Шрифт:
Интервал:
Закладка:
системы…[159] Инвалид… Война тело изурочила. А система — и душу и все извилины мёртво спрямила на свой ранжир. Нет Человека… А то, что от него осталось… Хочешь ноги вытирай, хочешь — засылай строить светленькое будущее где угодно, в любой точке мира хоть для отдельно взятого папуасика. Только голодно крикнет «Щас!», штаны на верёвочке поддёрнет и побежит строить.
— Ойко! Что за чушь вы катите? Да вы переспали на солнце! Перегрелись!
— Он у нас ве-ли-ко-му-у-у-у-у-че-ник… Развяжи кто ему крылья — из него выскочил бы новый Ломоносов! Да кто развяжет? Система? Она мастерица лишь завязы-вать… Кто лучше него знает, где ему жмёт? Кто лучше него знает его узелки? И никто, ни-кто их за него не развяжет… Не сможет… А если б я лично мог… стал бы развязывать?.. Не знаю… Надо же! Заставил-таки этот пирожок ни с чем искупаться меня сегодня!
С низкого берега Гордей картинно пощупал ногой воду, поморщился и — не в охотку, да нужда! — бросился к бутылке с потухлыми в лиловых сумерках пятью звёздочками.
Несколько мгновений Раиса в оцепенении следила, как крепкорукий Гордей, с ленивой весёлостью напевая вполголоса:
— Ехал чижик в лодочке
В капитанском чине,
Не выпить ли водочки
По этой причине, -
метровыми сажёнками ломил к тем невидимым, призрачным звёздочкам.
А потом будто очнулась, стремительно пошла прочь.
К селу.
В Синих Двориках уже зажигали чистые, воскресные огни.
Послесловие
Вконец рассорился я со своей судьбой.
И что? Не бросила меня, идёт со мной.
Все положительные сдвиги
До нас доходят в виде фиги.
О нет, не может клоун суетливый
С лиловой нарисованной улыбкой
Быть грозным укротителем медведя!
И выключил я глупый телевизор,
Где снова угрожал Москве Обама.
Через толщу лет случай снова привёл меня к моему герою.
Вечерело.
Где-то вдалеке слышался «гром — нескромный соавтор молнии».
Как жестоко уходит время…
Жизнь заметно помяла, sosтарила Валерия Павловича.
— Как вы тут с Гордеем?
— А… Сплюшка Гордей проспал себя на диване. А я в бестолковой вечной суетне рассыпал себя по России. Два Обломовых. Два пустоцвета…
Как я понял, он с отчаянно-ожесточённой настойчивостью продолжал лепить свои рекорды к датам.
Ему не хотелось сейчас распевать о новостях и он молча подал мне местную газету, подолбил ногтем по отчёркнутому куску текста. Тут всё расписано. Читай!
«На сегодняшний день главный рекорд «деда-амфибии» в том, что он… умеет ходить по воде. Его фирменный трюк такой: погрузившись в воду по грудь и совершая под водой движения ногами, он идёт по воде, держа в руках какой-нибудь плакат сообразно очередной памятной дате.
— Я человек-поплавок, — шутит он. — В воде не тону.
А начинал «человек-амфибия» с «цветочков». К юбилею Победы Валерий Павлович простоял в воде как пустая бутылка 1418 секунд (по количеству дней, в течение которых шла Великая Отечественная война). В честь 55-летия Победы за три часа 40 раз влез на трёхметровый шест, прошёл по воде в воронежском Дворце подводного спорта 10 километров и, непрерывно шагая15 часов по стадиону
своего села, нашагал около 80 километров.
Дальше были новые рекорды к новым датам В честь 60-летия Победы в Сталинградской битве Валерий Павлович прокатил автопокрышку диаметром около метра по территории района на расстояние в 201 километр. А в честь годовщины Курской битвы прошёл по нижнедевицкому пруду 1418 метров с любимым транспарантом в руках «В лабиринтах мечты».
Свой новый удивительный рекорд неутомимый пенсионер установил в честь 65-летия Победы над Германией. Во славу русского оружия он в полковничьей форме довоенного образца и с детским пистолетиком наперевес с 23 июня по 16 августа прошёл те же 1418 километров по детскому лабиринту, построенному во дворе местной школы. Для интересующихся сообщим, что расстояние от входа в лабиринт до выхода 20 метров. В день дед на глазах изумлённых школьников и учителей наворачивал по лабиринту по 27–29 километров, то есть больше 1300 ходок туда-обратно…»
— Ну, не наскучило мотаться с детским пистолетиком?
— Надоело… Всё остонадоело…
— Так брось.
— Понимаю, пора б бросить эту безнадёгу. А не могу. Дело всей жизни как кинешь? Всю ж жизнь горел желанием влететь в Книгу рекордов Гиннесса. Всё княжит-воеводит во мне такая Мечта… Я завалил их бумагами со своими рекордами. Они и не знают, что со мной делать. Говорят, у них ещё нет номинаций, под которые можно было бы подпихнуть мои «подвиги». Думают над своими номинациями… Целую вечность уже думают…
Старается шурик из последних сил… Впору хоть заноси его в эту Книгу рекордов лишь за те гигантские старания, которые он в надрыве прилагает, чтобы всё-таки хоть бочком вжаться в неё. Наверное, по напористости здесь ему равных в мире нет. Две ж трети жизни с настырностью самоубийцы рваться в Книгу… Везде пишет, везде доказывает. Какие трюки ни выделывай — не видят, не ценят, не заносят.
— И ты на что-то ещё надеешься?
— А как же без надеи? Надежда крякает[160] последней…
— Ты почётный гражданин Синих Двориков. Тебе этого мало?
— Маловатко. Надо под конец дней всё ж вскочить в Книжищу. Хочу, чтоб весь мир меня узнал. Как только засвечусь у товарисча Гиннесса, тут же брошу запузыривать свои рекордюги. Я в том почтенном возрасте, когда уже твёрдо отличаешь большой палец от мизинца. Знаю, чего хочу.
— А как дела на личном фронте?
— В косяк… Без перемен…
— Всё отважно мечтаешь о четвёртой свадьбе в Версале?
— Я не Андрейчик,[161] — горько улыбается. — Меня на Версаль не купишь. Я ещё попрыгаю на своей свадебке на Луне или на худой конец на Солнце. Выберу местечко почудней… Пока не определился…
— Чего тянешь? Поскорей определяйся.
— Хо! А куда спешить? На-а-айду свою половинушку… На всякий горшок обязательно сыщется своя крышка… Мужчина ж, как коньяк. Чем старше, тем вкуснее! Какие мои годы? Семьдесят — разве это годы? Вон сомалиец Ахмед Мухамед Доре в сто тринадцать подженился в шестой раз на целинке. Моложе на 95 лет! Во тётка!.. Так у того Ахмедки от пяти «вторых половинок» восемнадцать спиногрызиков. Мне хотя б одного… Да что мне Ахмед? Я и Кимуру,[162] и саму бабку Танзилиху[163] ещё обставлю!
— Мда… Всё без перемен. Сколько ж ты разбежался княжить?
— Вон Адам,
