— Готова спорить, что это обрадует вас куда больше, нежели общение со мной.

— Еще бы, Богом клянусь!

— Но вы вернетесь, и мы снова встретимся здесь, — не удержалась я от колкости.

— Я стану молиться о том, чтобы Бог явил чудо и вас здесь не оказалось!

Уикхем уехал достраивать новую башню в Виндзорском дворце. Я скучала по нему, по его суровости и честности, но провожатый был мне больше не нужен: мне предоставили отдельную комнату и полную свободу передвигаться по королевским покоям. Таким образом, мое положение сделалось окончательно ясным всему двору, однако заговор молчания ради спокойствия Филиппы продолжался.

А если кто-то его нарушал?

— Тварь! — прошипела мне в лицо одна неразумная фрейлина, которая позволила праведному гневу взять верх над здравым смыслом.

После этого королева ненадолго вызвала ее к себе, а затем вещи этой фрейлины поспешно собрали, и в тот же день она была вынуждена распроститься с двором. У меня были враги, но были и друзья, куда более могущественные. Я теперь гораздо спокойнее ступала по избранному пути, с каждым шагом чувствуя себя все увереннее. А как могло быть иначе? Королевский наряд Филиппы — голубой с серебром, богато отделанный собольим мехом — перекроили и перешили, и теперь он сидел на мне безукоризненно. Я безмерно гордилась этим платьем и носила его с очень надменным видом, стараясь двигаться как можно изящнее. Я уже не была никому не известным новичком при дворе, которого можно оттолкнуть локтем, а замечать лишь тогда, когда кому-то так вздумается. И мне больше не давали обычных мелких поручений, даже если услужить нужно было самой королеве. С такой женщиной, как я, приходилось считаться.

— Ты забыла, где твое место, — холодно обронила однажды Изабелла.

Да, забыла, причем совершенно, отметила я про себя самодовольно. На Изабеллу же я лишь молча взглянула, с дерзким вызовом в глазах, и умница принцесса не стала углубляться в эту тему. Меня, любовницу короля и любимицу королевы, никто не смел обидеть. Свою маленькую битву я выиграла: ни одна фрейлина впредь не посмеет проявить ко мне явную неучтивость. Они вольны презирать меня, они могут мечтать о том, чтобы я впала в немилость и была удалена от двора, но задевать меня они не смеют. И этим обстоятельством я гордилась ничуть не меньше, чем своим королевским нарядом.

Филиппа снова слегла — вернулись прежние боли, никогда полностью не оставлявшие ее в покое. Я как можно нежнее втирала в ее вздувшуюся кожу свежую мазь.

— Вы грустите, миледи, — заметила я. Даже мелодия лютни не поднимала ей настроения.

— Сегодня я ощущаю на своих плечах груз всех прожитых лет.

Она скучала по Эдуарду. По его обществу, по взгляду, в котором читалась глубокая любовь. В его присутствии она снова становилась молодой, а вот когда его не было, погружалась в меланхолию, и время тянулось для нее невыносимо медленно. Словно подслушав мои мысли, королева вздрогнула и с неожиданным раздражением вырвала у меня свою руку.

— Простите меня, миледи.

— Мне просто нужно все подготовить… — Она покачала головой.

— Подготовить, миледи? — Королева позволила мне зачерпнуть из баночки еще немного мази, приготовленной из листьев и лепестков фиалки, растертых с бараньим жиром. Эта смесь дурно пахла, зато очень помогала уменьшить отеки.

— На случай смерти.

Пальцы мои замерли, потом снова взялись за дело. Я, оказывается, не поняла всей глубины ее печали.

— Какая в этом необходимость?.. — попыталась было я утешить ее.

— Есть необходимость. Нужно изготовить статую — для надгробия.

— У вас впереди еще долгие годы, миледи.

— Увы, нет. И ты это понимаешь. — Я подняла глаза и увидела, что ее взгляд устремлен на меня и требует правдивого ответа. — Ты знаешь это! Не лги мне, Алиса, — прошептала королева. — Уж ты-то можешь сказать правду…

И я сказала ей то, что видела на ее лице, — я была в долгу перед королевой и не могла ее обманывать.

— Знаю, миледи. Вам я не стану лгать, — прошептала я в ответ.

По ее губам скользнула слабая улыбка.

— Я желаю, чтобы статуя была похожа на меня, а не на какую-нибудь пустую придворную красавицу, каковой я уже много лет не являюсь. Если вообще когда-нибудь была такой…

— Об этом мы позаботимся, не беспокойтесь, — сказала я. — Лучше скажите, чем я могу вам помочь.

Филиппа отняла руку и взяла меня за подбородок, повернув мою голову так, чтобы слабый свет из окна падал на лицо. Провела большим пальцем по подбородку. Я не шевелилась, даже кружева на платье почти перестали колыхаться.

— Так, — проговорила Филиппа. Она отдернула руки, словно обожглась, а я встретила ее взгляд со всем бесстрашием, на какое была способна. — Ты стала вся светиться, Алиса. И лицо округлилось, чего раньше не было…

Я молчала. Королева тяжело вздохнула, глаза ее затуманились от наплыва противоречивых чувств.

— Я выносила двенадцать детей, Алиса. Иногда это было мучительно, иногда легко и радостно. Я знаю, как определить беременность. Я не ошибаюсь, так ведь?

— Не ошибаетесь, миледи. — Несмотря на весь свой страх, взгляд я не отвела.

— А он, как я понимаю, еще не знает?

— Да, миледи, не знает.

Просто потому, что я не представляла, как ему об этом сказать. Непрестанно думала об этом уже два месяца, с того самого утра, когда от слабости не удержалась на ногах и меня долго рвало в уборной, а потом я еле-еле поднялась, держась за стенку, потому что колени предательски дрожали. Король, мастер во всех делах, за какие только брался, обрюхатил меня за три месяца, прошедшие после того, как на меня упал, по замыслу Филиппы, его взор.

Теперь я увидела, как мои опасения отражаются в глазах Филиппы. Эдуард очень ценил то мнение, что сложилось о нем по всей Англии: его считали королем, который взращивает в стране семена добра и нравственности; он служил живым примером для подданных. Захочет ли он, чтобы злополучная девушка, которую он почтил своим вниманием, принесла ему в подоле бастарда? Бог свидетель, этого он не захочет. А Филиппа? Будь я законной женой короля, представляю, как бы я отреагировала на любовницу-выскочку, которую на моих глазах разносит с каждым днем, потому что под сердцем у нее зреет плод незаконной связи, да еще и привлекает внимание всего королевского двора. На месте Филиппы я тотчас прогнала бы такую блудницу прочь с моих глаз. Вполне сознавая свою беззащитность, я присела на корточки и ожидала решения, видя, как все мое будущее висит на тонкой ниточке.

Филиппа всмотрелась в меня. Потом заговорила голосом жестким, как тот пест, которым я растирала в ступке нежные лепестки фиалки:

— Ступай уложи вещи. Думаю, настало время тебе покинуть двор.