– Нет, княгиня. Я границы объезжал, на норманнов наткнулся. Мы их погнали, но ведь опять сунутся.

– Нельзя им ни пяди отдавать, – сказала Ольга. – Древлянская земля записана на Святослава. Невозможно его владения уменьшать.

– Палец протянешь, руку по плечо отхватят, – согласился Свенхильд. – Надобно в Нормандию ехать, с королем Отгоном договариваться.

– Надо, – согласилась она со вздохом. – С византийцами подружиться не получилось, будем союза с норманнами искать. Отправь гонцов, пусть попросят Отгона наместника прислать. Епископа, или как там он называется? Пусть Христос нас примирит. Мы теперь одной веры.

– Это правильно, княгиня, но, может, не послов…

Свенхильд умолк, расчесывая пальцами серебристо-медную бороду. Ольга знала его как облупленного, поэтому без труда отгадала продолжение.

– Предлагаешь Святослава к норманнам послать?

– Пора бы, княгиня, – подтвердил Свенхильд. – Он уж вырос совсем. Взрослый муж.

– Пущай охотится пока, – поморщилась Ольга. – Нацарствуется еще. Когда я на покой уйду.

– Как тебе будет угодно.

Снова приложив руку к груди, воевода приготовился уйти, как вдруг был остановлен неожиданным вопросом:

– Свенхильд! Что, пора мне трон освобождать? Как думаешь?

– Тебе решать, княгиня, – ответил он, наклонив голову.

На его макушке расползлась большая проплешина. Состарился воевода, да и Ольга не помолодела.

«А годы идут, – подумала она. – Не задержишь, не остановишь».

– Рано, – произнесла она вслух. – Погожу корону снимать.

И отвернулась.

Спина ее была тверда и пряма, как доска.

Проснувшись, Святослав убрал с себя смуглую руку Наталки. С другой стороны к нему жалась молочно-белая Эльза. Первая имела гнездо мохнатое, вторая была безволоса – вот и вся разница. Обе были в любви искусны, но все, что им удалось, так это изнурить Святослава и нагнать на него сон. Поутру и на трезвую голову их близость была ему неприятна.

– Эй! – Он потряс Наталку за плечо, потом принялся тормошить Эльзу. – Эй! Просыпайтесь, вы обе. Пошли вон. Надоели.

Девки захлопали ресницами, не понимая, чем не угодили молодому князю.

– Но княгиня сказывала…

– Мне плевать, что она сказывала! – разозлился Святослав. – Чтобы духу вашего здесь больше не было. Убирайтесь.

Пока они бегали по комнате, подбирая разбросанные одежды, он наведался в отхожее место, а потом стал глядеться в зеркало, топорща и пощипывая усы. Мягковаты еще и редковаты, но зато длиннее с каждым днем. А борода не растет толком, у девок на лобке и то волосы гуще. Чтобы придать себе вид более мужественный, Святослав начал брить голову, оставляя лишь длинный клок волос, свисающий до мочки уха с золотой серьгой. После этого он очень изменился. Увидит Малуша, не узнает.

Как всегда при мысли о ней защемило сердце, черная муть поднялась из глубины души. Мать не признавалась, куда отправила зазнобу, обещала все рассказать по весне. Что рассказать? Почему не сейчас, почему весны ждать надо? И вообще, почему мать без конца указывает, решает, возбраняет? Разве Святослав мальчик? Сколько можно терпеть? И нужно ли?

Вернувшись в опочивальню, он с облегчением обнаружил, что ночные гостьи успели удалиться, оставив на память о себе запах цветов и пряностей. За дверью ходили, бегали и перекликались: готовились к выходу Святослава, который терпеть не мог, когда не сразу подавали завтрак или коня.

– Воды! – прокричал он в сторону двери.

Тотчас двое молодцев втащили бадью с черной студеной водой, в которой плавали льдинки.

Для начала Святослав сунул туда голову, а потом принялся мыться весь, растирая руками покрасневшую кожу. Вода лилась на пол, собираясь в лужу, но его это не волновало, потому что он сызмальства привык к тому, что все чудесным образом улаживается, вычищается и появляется без его участия. Даже пальцем шевелить не нужно – слуги сами все увидят, угадают и сделают в срок.

Покончив с умыванием, Святослав попрыгал нагишом, размялся, помахал мечом и окончательно взбодрился. Он оделся, заправил чуб за ухо и, румянолицый, веселый, отправился в трапезную. Там ожидал его обильный завтрак: холодец, горячая полба трех видов, творог, горшок сметаны и прочая снедь, которую он привык поглощать по утрам.

– Что на обед приготовить князю? – почтительно спросила толстая рыхлая стряпуха Василиса.

– Птицу нажарьте, – решил он, покрутив висячий ус. – И косулю, которую я с охоты привез. Побольше всего. Обедать с товарищами буду. Гляди, чтобы напитков хватило.

– Позабочусь, батюшка, – поклонилась Василиса.

К такому обращению он привык с малых лет, поэтому пропустил «батюшку» мимо ушей, набросил тулуп и сбежал по лестнице вниз.

Парни, состоявшие в его дружине, уже дожидались во дворе, удерживая под уздцы застоявшихся коней. Конская упряжь так и сверкала в холодных лучах утреннего солнца, из ноздрей валил пар, белый снег слепил глаза.

– По седлам! – скомандовал Святослав, птицей взлетевший на спину своего Орлика.

Привратники так торопливо потянули створки в разные стороны, что один оскользнулся и упал на утоптанный снег, вызвав дружный хохот полутора десятков молодых глоток. Челядь прижалась к стенам, выпуская из двора лихих конников, норовящих зацепить кого-нибудь крупом или плеткой шутки ради.

Вскоре вся эта орава неслась лавиной по улицам, разбрасывая белые ошметки из-под звонких копыт. Возле колодца Святослав изловчился, подхватил коромысло с плеч прохожей бабы и бросил в сугроб под заливистый смех соратников. Ведра еще катились, расплескивая студеную воду, а ватаги и след простыл.

– Вот шебутные, – покачала головой баба, не проявляя ни обиды, ни злости. – Все скачут, скачут.

Киевляне любили Святослава. Правление Ольги уже наскучило им, смутно хотелось каких-то перемен. Придет новый князь, молодой, прогонит зажравшихся бояр, скостит долги, урежет налоги. Надо же на что-то надеяться. Иначе как-то совсем уж беспросветно будет.

Святослав, ритмично приподнимающийся в стременах над гнедой спиной своего Орлика, ни о каких переменах не думал, а просто радовался своему здоровью, молодости и вообще жизни. Он знал, что мать рано или поздно одряхлеет или помрет и тогда престол отойдет ему. Он скучал по своей Малуше, но не сейчас, когда возглавлял шумную веселую ораву, вырвавшуюся за ворота и во весь опор летящую по накатанной дороге, заставляя извозчиков уводить сани на обочины.

Морозная пыль летела в лицо, щеки горели от встречного ветра, снег вспыхивал искрами в слезящихся глазах. Эх, хорошо! Ух, хорошо!.. Ах-х… Ох-х…

Примчавшись в Вышгород, дружинники устроили на теремном дворе шутейную битву на деревянных мечах, попускали стрелы в мешки с тряпьем, поборолись, затеяли метать копья. Святослав забросил свое дальше всех, потому что, как он считал, сильно наловчился с того дня, когда начал битву с древлянами и едва не зашиб собственного коня. Никто не подсказал ему, а сам он не догадался, что приближенные могут поддаваться повелителю, дабы польстить его самолюбию.