Правым делом для Тембе был черный «сааб»-9000 с полной комплектацией, личным номером и т.д., и т.п.; а ощущать себя великолепным было сродни прикосновению к телу шелковых рубашек и эквивалентно забитому вещами платяному шкафу американца, где непременно есть гангстерские костюмы в стиле рэп. К достижению такого материализма, который был для него почти мессианским, Тембе усердно стремился; будто рассвирепев от выросшей перед ним тысячефунтовой стены, он решил вырвать из нее кирпичи и обстреливать эту ненавистную преграду из миномета до тех пор, пока не получит все то, что находится за ней.

— Ты еще гребаная муха, пацан, - предупредил его Дэнни, когда они сидели вместе перед субботними гонками: Тембе потягивал пиво и курил марихуану, а Дэнни набивал трубку крэком. С давно потерянным блеском — от которого осталось лишь пятно масла для волос на старинной салфеточке, что лежала на спинке его кресла — Дэнни нелепо изобразил из себя заботливого папашу. — Ты ходишь с важным видом по отстойнику города, словно самый убойный пижон. Старик, таким способом ты сбиваешь градус; весь этот хренов градус — не только мусора, растафарии, турки, эссекские мальчики, китайцы... но даже сраные жители Мальты. Тебе надо обслужить их низкий гребаный слой, а представительный вид...

— Ну да, давай, давай! — Тембе пренебрежительно втянул щеку. — Ты уже недавно обустроился в своем гребаном слое. Это не просто низкий слой, мой «Большой брат», это — гребаная сточная канава.

Да, Дэнни должен был признать, что его потертая куртка, заляпанные грязью холщовые штаны и растоптанные сандалии вряд ли назовешь верхом респектабельности. Он замолчал и занялся непосредственно делом, увеличивая пламя в лампе, которую держал в руке. И теперь, проигрывая снова ту беседу в отзывающемся эхом внутреннем ухе, пока шлепал через душную, разрытую канаву Лотбери ЕС2, Дэнни вдруг осознал, что Судьбы несомненно ответственны за его причудливое преобразование и что даже намеки на гибель и разрушение, которые были не чем иным, как рутиной, в этот особенный день приобрели ужасающе релевантные предзнаменования.

Бедный Дэнни — согнувшийся в поклоне на служебном входе в Банк Англии, чтобы обеспечить свой собственный вход, — не мог даже предположить, в каких именно словах заключались предзнаменования (это могли быть, как порой случается, «мальтиец» и «низкий слой»). И хотя Судьбы временно отправились в направлении Олдгейта — пряча свои АК, складывая в карман свои ложные «Кораны», собирая свои призрачные одежды, ведь они уходили, - именно в тот миг, приблизительно через пять минут после того, как он вошел в лобби банка BZW, освободив голову Дэнни от волшебных чудес, его Немезида приземлилась в Хитроу.

О воздушном перелете у Сканка, который ради этой командировки взял рабочий псевдоним Джозеф Эндрюс, было свое твердое мнение: это против закона Божьего и вселяет ужас. «Вы словно садитесь в птицу, — рассказывал бы он на лекции для скованной страхом аудитории, — у птицы перья и легкие кости. Возьмите птицу в руку, почувствуйте ее вес. Почувствуйте, насколько она под-хо-дит для полета, потому что Бог все продумал. Но вы же пользуетесь самолетом. Самолет сделан из металла в форме пули. Он может взлететь высоко в небо, но обязательно упадет обратно на землю».

Сканк справился со своим страхом, напичкав себя рогипнолом, который сделал его бесчувственным на протяжении всего полета; но, как только колеса металлической птицы коснулись бетонированной полосы, он стал таким активным, что схватил за руки двух маленьких детей, сидевших по обе стороны от него, да так сильно, что они закричали.

Детей одного из служащих Сканка взяли с собой в связи с положенными правилами этикета, так же, как и их мать — жену реального Джозефа Эндрюса, священ- ника-пятидесятника, который представления не имел о ее увлечении крэком, не говоря уже о чем-то большем; ей обещали заплатить за то, чтобы она ненадолго отправилась в гости к сестре в Лондон. Когда Дорелия уехала, Джозеф даже не догадывался о том, что вместе с ней исчез его паспорт.

Джозеф Эндрюс, известный под именем Сканк, проследовал в зал прилета вместе со своими двумя псевдодетьми, которых все еще крепко держал за руки. Его «жена» скромно семенила позади на расстоянии нескольких шагов, неся ручной багаж. Когда он подошел к стойке, то вложил два зеленых ямайских паспорта прямо в руку офицера. Офицер взглянул на фотографию — тот же самый пастырский воротничок, тот же самый пуловер с вырезом на груди, тот же самый черный пиджак, — потом посмотрел на лицо стоявшего перед ним мужчины, выражавшее холодное ханжество, подобающее человеку, который полностью верит в Провидение Бога.

— Во время вашего пребывания вы будете проживать по этому адресу, преподобный Эндрюс? — уточнил офицер.

— Да, здесь, у моей невестки в Стокуэлле.

— И какова цель вашего визита, преподобный?

— Знаете ли, собрать вместе семью, друзей...

— Но вы не предполагаете заниматься какой-либо деятельностью?

Сканк в упор посмотрел на офицера инквизиторским взглядом.

— Не думаю, что Божий Промысел можно причислить к запрещенной деятельности, если даже я прочту проповедь в храме Стокуэлла.

— Ну конечно же, совершенно верно, преподобный.

И, бегло взглянув на детей и их мать, а затем на фотографии в паспортах, он взмахом руки пригласил пройти следующего. Следующий пассажир из очереди подошел к стойке и протянул свой паспорт.

Молодой человек кружил какое-то время в «мерседесе» в зоне прибытия пассажиров, когда Сканк и семейство Эндрюс вышли из терминала. Он подъехал к обочине, и они сели в машину. Как только автомобиль отъехал от аэропорта, Сканк сорвал с себя жесткий пастырский воротничок и одним резким движением достал из бардачка «глок». Проверив магазин, он положил пушку в карман пиджака, затем, повернувшись, обратился к водителю:

— Ну, что скажешь, Блати?

— Все хорошо, Сканк, — ответил молодой человек, усмехаясь, блеснув золотой фиксой.

— Ну, тогда вези, бездельник.

Сканк оставил семейство Эндрюс в Стокуэлле, а сам поехал дальше в Ист-Энд. В высокой плотности низких домов южного Лондона он чувствовал себя инопланетянином, сходство с которым ему придавал лысый череп — безумный страх безжалостно удалил то, что оставалось от его волос под париком и купальной шапочкой телесного цвета.

— Знаешь, — заговорил Сканк, повернувшись к Блата, — из-за этого ублюдка я совсем облысел. Ему недостаточно украсть, из-за него мужчина должен лишиться волос. И ради чего? Чтобы заплатить какому-то недоноску, просто заплатить ему!

— Это здесь, Сканк. Китаец сказал, что он будет рад заключить контракт для вас, но вы должны прибыть лично, чтобы передать бабки и выказать честные намерения.

— Тьфу! Я считаю это глу-по-стью, парень. Если бы китаец знал, что мы оплачивали счет на сто тысяч долларов, он захотел бы больше для себя.

— Несомненно, — подтвердил Блати — ему нравился звук этого слова.

— Какова цена вопроса?