Важно, чтобы счастливой. О черт.

Я едва не рассмеялась. Громко. Истерически. Но прикусила губу. И ничего не сказала. Да и не требовалось, Вениамин отлично справлялся со своим монологом.

— Вот и хорошо, Кариночка, что ты со мной согласна. Это очень правильно. Ты будешь прекрасно смотреться на снимках. Пожалуй, я сохраню для себя несколько, видишь ли, эротическое фото — это высокое искусство, а я ценю высокое искусство.

Эротическое… черт, черт и еще раз черт! Может быть, я все же сплю? Какое эротическое фото? Зачем? Он что, сумасшедший маньяк?! Нас с Дениской просто убьют, да?!

— Ты так мило дрожишь, но не стоит, моя девочка. — Мне в руки сунули бутылочку минералки. Заботливо открытую. — Но тебе совершенно не о чем беспокоиться. Небольшая фотосессия, затем — звонок этому твоему Орфею, чтобы больше не беспокоил. Скажешь, что роман окончен, спасибо за внимание, ты вернулась к законному мужу и будешь век ему верна. И пошлешь несколько пикантных фотографий, чтобы мальчик понял, как вы счастливы вместе с Платошей. Нам же не нужны всякие сцены, нервы, испорченные отношения и прочая мыльная опера. Не так ли, деточка? Не нужны?

«Никому не нужны неприятности», — вспомнился мне кадр из «Крестного отца». И я наконец-то засмеялась. 

Моя проблема в том,

что в долгосрочном планировании

я слишком полагаюсь на апокалипсис.

(С) Денис. Как, впрочем, и большинство подростков

Денис

Он обернулся, рассматривая стремительно уменьшающуюся фигурку матери. В память врезалось ее спокойное, какое-то отрешенное лицо. Белое. И подрагивающие губы.

Да блин… Как он мог так встрять! Как они с мамой могли? А он сам еще. Этого урода, раздатчика биологического материала, привечал. С мамой мирить хотел. И кто бо́льший козел?! И, главное — что сейчас делать?

Что. Сейчас. Делать?!

Особых идей не было. Зато была решимость — хоть отбавляй. И Денис точно знал: уж если он что-то решил, сделает. Как угодно. Хоть с переподвывертом, хоть с винтовым хреном.

Двух утырков в форме ДПС, которые везли его в аэропорт, Денис отлично рассмотрел, запомнил и для простоты назвал Мордатым и Дрыщом. Прямо сейчас ничего с ними сделать он не мог, но это ничего. Никуда не денутся. И отстойный дедуля никуда не денется.

Подумав про деда Вениамина, Денис вспомнил и его слова о репутации. Мол, нравится ему внук, уже репутацию себе заработал — вот она и пригодится для политической карьеры папаши Платона.

Морды козлиной.

Репутацию ему подавай. Ага. Щас! Будет ему такая репутация, что мало не покажется. А вот не надо злить надежду русского волейбола. Не стоит оно того.

Но даже больше, чем на уродов Зубровых, Денис злился на мать.

Это ж надо! Сама она разберется! Как будто сын у нее — беспомощный младенец! Это он-то! Который к шестнадцати годам сделал себе имя в большом спорте!

Посмотрим, что она скажет, когда он вытащит их обоих из этой необъятной задницы, а господам Зубровым устроит веселую жизнь!

Вопрос: как. Ну, первым делом надо позвонить тренеру. Что бы там ни вякал отстойный прыщ, его типа дедушка, первое правило спорта никто не отменял: в любой непонятной ситуации звони своим.

Он полез за смартфоном — и…

— Ап! — Мордатый выхватил телефон прямо из рук. — Перебьешься, малой.

— Отдай, урод! — взвыл Денис. Это надо так провафлить. Лузер он, лузер. — Не имеешь права!

— Отдам, — ухмыльнулся Мордатый. — Вот как в самолет сядешь, так сразу. И звони себе кому хочешь. Хоть в Роскомспорт.

— Козел ты мордатый, — сказал Дениска.

И отвернулся к окну. Смотреть на довольную харю и не треснуть по ней сил моральных не было. И идей, как выручать мать — тоже. Что уже напрягало.

Но напрягайся или нет, действовать надо. Прям ща. Искать, кто может за них вписаться. Что там дед уродский говорил, Сергей за какую-то бабу вписываться не станет? Может, прав — а может и врет. Этот недорого возьмет.

Или правда, мотануть в Москву, связаться со своими? Хотя кто сейчас летом в столице-то. И сколько это займет времени? Если повезет, что-то получится сделать не раньше чем завтра.

Денис вспомнил торжествующую рожу новообретенного родственничка. И белое лицо мамы.

Завтра — поздно будет. Эти уроды до завтра неизвестно что с мамой сделают.

Дедушку с бабушкой впутывать — тоже не варик.

Итого — остается Сергей.

Денис еще накануне погуглил, что за прыщ с горы нарисовался с мамой рядом. Бесючий чел, конечно, но для сельской местности сойдет. Писали, что не просто певец — ну, мать, лучше бы какого-нибудь военного нашла, чес слово! Писали, что друг олигарха Томбасова. Хороший, старый друг, еще со школы вроде.

Да и сам этот Сергей — ничо так, если не придираться. Байк неслабый. И главное, на маму так смотрел… ну… как-то убедительно смотрел. Типа «мое, не отпущу и в обиду не дам». Мама тоже смотрела… Вообще-то мама давно не выглядела такой счастливой, как рядом с этим Сергеем.

Короче, этот может и вписаться. Мужик вроде нормальный. Не поверит же он лоховскому разводу! Тем более Платона Уродовича Зуброва уже встречал, цену ему знает.

Да уж. Дело за малым. Свалить, добраться до Геленджика и натравить певца на урода, которого и дедом-то называть язык не повернется.

Почему до Геленджика — а потому что умный Гугл вчера сообщил о ближайшем концерте «Крещендо». Сегодня. В Геленджике.

Денис машинально полез в карман за телефоном и выругался сквозь зубы. Лох лоховский. Упустил связь, выкручивайся теперь как в каменном веке, без телефона.

А, пофиг. На поле он тоже без телефона выходит. Ничего, как-то выживает. И побеждает, что немаловажно. Так что — подкрадывающийся незаметно к вам уже подкрался, утырки.

Состроив дебильную физиономию, Денис изобразил песца, который пришел. Для начала потребовал пить. И есть. И в туалет. И чтобы не минералка, а диет-кола. А когда Мордатый вякнул «потерпишь, урод», он не менее дебильно улыбнулся и продекламировал с выражением:

— Кому урод, а кому Денис Платонович.

Самого чуть не стошнило. Ничего. Играем!

— Заткнись, пацан. Ты пока никто и звать тебя никак, — отозвался Мордатый, что сидел рядом с ним на заднем сиденье.

— Дедуле это скажи, утырок, — отбил пас Денис.

— Учителишке-то твоему? Бегу, теряя тапки, — заржал Мордатый.

— А чо, деда Веня учителем был? Не зна-ал, — протянул Денис самым омерзительным тоном, какой только умел.

Утырок выдал нечто матерное.