Ответ на вопрос о том, где проходят границы психотерапии, иллюстрируется тем, что Вергилий покидает Данте, когда они уже прошли через весь ад и почти что миновали чистилище. Когда оба поэта увидели первые очертания рая земного, как указывает Чи-арди, Вергилий «произносит свои последние слова, так как поэты теперь уже достигли пределов РАЗУМА, и Данте теперь волен следовать любому своему позыву – он уже полностью очищен от всех следов греховности»[134]. Поэтому они друг с другом прощаются, испытывая при этом смешанные чувства: печаль по поводу расставания, а также своего товарищества и одиночества, но и энтузиазм в своем стремлении к будущему. В один момент (спустя еще три песни) Данте снова взывает к Вергилию:

Вместо Вергилия появляется Беатриче как олицетворение искупления и блаженства. Параллель такова: наша терапия – это пролог к жизни, а не сама жизнь. Мы, как и Вергилий, стремимся помочь другому человеку до тех пор, пока он не окажется в состоянии сам «вкусить плод свободы», конечно, совершая при этом вполне понятные ошибки, которые и требуют присутствия психотерапевта. А далее он пойдет вперед к тому моменту, когда «свободен, прям и здрав твой дух»[136].

Свобода любить

Обратим внимание на то, что эта самостоятельная жизнь, к которой идет Данте (как и наши пациенты), это жизнь как единение с другими, а точнее – как свобода любви. Кажется, именно это является объяснением того, что поводырями в самом конце «Чистилища» и в «Рае» являются женщины и почему именно Беатриче выведена как та спасающая Данте сила, в самом начале пославшая ему на помощь Вергилия. И именно в этом призыве Беатриче заключается то, чем Данте напоминает современного анализанта.

Беатриче является чисто личным мифом – это флорентийская девушка, знакомая Данте, впечатления от смерти которой сподвигли его на написание своей первой великой поэтической работы «Новая жизнь» (La Vita Nuova). Ее новое появление в «Чистилище» показывает нам, что Данте успешно преодолел крайне болезненное чувство утраты (возможно, именно эта травма и направила его в темный лес?) путем мистического воссоединения с любимым образом своего детства (они впервые повстречались друг с другом, когда ему было всего девять лет). Она живет в реальности разума и сердца Данте. Можно задать себе вопрос: чем она является для дантовского разума? Можно предположить, что она – ядро и сердце того вдохновения, которое посещает Данте, его духовные устремления и метания, ощущение того, что его ведет что-то неземное. Эту воображаемую встречу, наверное, можно сравнить со сценой «мирского воскрешения» в романе Вильгельма Йенсена «Градива», о которой Фрейд написал обширное, объемом с целую книгу, исследование. В обоих произведениях фигура женщины из юности главного героя появляется в совершенно другом контексте, в другой обстановке с целью возродить любовь и вернуть радость в сердце и душу ее страждущего поклонника. Можно вспомнить и других классиков, которые в своих произведениях поставили женщин в такую ключевую позицию: трагедия «Фауст» Гете, в которой такая значимость придается вдохновляющей силе, исходящей от Елены и от «Царства Матерей»; или «Пер Гюнт», когда Ибсен заставляет Пера Гюнта – для его же спасения – возвратиться к Сольвейг. В своих эссе, посвященных концепции «анимы», Юнг особо выделяет три романа Г. Р. Хаггарда – «Она», «Ее возвращение» и «Дочь мудрости» – как самые лучшие описания восполняющего либидо объекта. Он утверждает, что этот миф имеет особое значение для пациентов, уже достигших «среднего возраста».

Я полагаю, что в этих примерах женщины символизируют собой некое единство сообщества людей. Все мы начинаем свою жизнь в утробе, а затем совершаем путешествие оттуда на свет божий. Мы рождаемся не сами по себе, а в партнерстве со своими матерями. И девочки, и мальчики вскармливаются материнской грудью – как в буквальном, так и в метафорическом смысле. Именно через слияние со своими любимыми в сексуальном процессе мы принимаем участие в непрерывном движении. В этом смысле мы познаем мир на собственном опыте точно так же, как познаем и любовь. Поэтому после того, как мы миновали ад и чистилище, жизнь сама становится нашим психотерапевтом. Наши пациенты оставляют нас для того, чтобы самостоятельно войти в жизнь человеческого сообщества. Именно поэтому Адольф Адлер считал, что «социальный интерес», то есть приверженность к жизни именно в обществе, является тестом на предмет психического здоровья.

Подобный взгляд на то, где проходят границы психотерапии, снова говорит о том, что нашей целью не является «излечить» человека. Я с содроганием думаю о том, сколько времени было впустую растрачено достаточно умными мужчинами и женщинами в спорах о том, лечит ли психотерапия, а также в попытках втиснуть психотерапию в традиционные рамки медицины девятнадцатого века в качестве просто ее части. Наша задача – быть поводырем, другом и интерпретатором для человека в его путешествии сквозь его личные ад и чистилище. Особое значение имеет та наша цель, в рамках достижения которой мы помогаем пациентам добраться до той точки, где они смогут принять для себя решение, желают ли они остаться в положении жертвы (так как такое положение означает наличие некоторых несомненных выгод в смысле власти над своей семьей и друзьями, а также других бенефиций менее непосредственного характера) или предпочитают расстаться со своим образом и положением жертвы и пуститься во все тяжкие – через свое чистилище – в надежде достичь когда-нибудь чего-то, что будет ощущаться как рай. Очень часто наши пациенты, особенно ближе к концу терапевтического курса, испытывают вполне понятное чувство страха перед открывающейся возможностью свободно решить для себя, стоит ли им попытаться воспользоваться предоставляющимися шансами путем прохождения до конца этого полного вызовов путешествия, на которое они отважно решились.

Всей историей доказано, что только пройдя через ад, человек получает хоть какой-то шанс достичь небес. Путь через ад – это неотъемлемая часть странствия человека в этом мире: то, что человек постигает в аду, это знание является необходимым условием последующего обретения им любых ценностей. Гомер отправил Одиссея в подземный мир, и именно там (и только там) он смог получить то знание, которое позволило ему благополучно вернуться назад на Итаку. Вергилий посылает Энея в преисподнюю, где он говорит со своим отцом и в процессе этого разговора получает указания насчет того, что ему следует и чего не следует делать, закладывая основы великого города Рима. И как же все это – то, что каждый из этих героев приобретает жизненную мудрость, спускаясь в ад, – хорошо согласуется с ранее сказанным! Без такого знания не окончатся успехом попытки найти правильные направления, по которым следует двигаться вперед, а также достичь благ рая – чистоты переживаний и чувств, чистоты сердца. Данте же сам отправляется в такое путешествие, сам проходит через ад и в конце своего пути оказывается в состоянии открыть для себя рай. Данте написал свою великую поэму для того, чтобы и нам всем дать возможность – в конце концов – достичь рая.