Разумеется, я немедленно поняла эту свирепую аллегорию. То же самое, такая же идея пришла в голову и мне, а потому я не стала томить Максимилиана и немедленно изложила ему два взгляда на одну проблему.

Мы засиделись далеко за полночь и вот что решили. По мере наших сил и возможностей мы исполним волю тетушки Шарлотты и старого графа де Фор – моего деда и отца Максимилиана. Проклятое полотно будет храниться «в замке или на его территории», что и предписано вердиктом, – но при этом «в тюрьме», как выразился мэтр Ле-Труа. Мы с Максимилианом отыщем такое место для хранения картины, где ее не сможет увидеть ни один досужий глаз. Никогда, даже случайно! Только мы двое будем знать это место. Мы дали друг другу клятву, что будем хранить тайну до смерти, и тот из нас, кто переживет другого, откроет местонахождение картины самому старшему из своих потомков, чтобы как можно меньше народу знали о существовании позорной тайны рода Лепелетье.

«Картина должна храниться в замке или на его территории…» Территория, однако, понятие очень растяжимое. За эти годы, пока шли наши тяжбы и я состояла в переписке с Ле-Труа, я была вынуждена читать сборники узаконений, чтобы не чувствовать себя совершенной дурой по сравнению с этим умнейшим человеком. Помню, меня весьма позабавило знакомство с таким понятием, как экстерриториальность. На него в одном из своих писем обратил мое внимание Ле-Труа. Оно означает, что посланник некоего государства, а также здание самого посольства, находящиеся на территории государства другого, не должны подчиняться его законам, а являются как бы частью своего отечества. Более того! Если даже карета посланника выезжает на улицы чужой столицы, она тоже является как бы частью своей родной страны!..

Конечно, будет нелегко отыскать такое место, где картина сохранится в состоянии достаточно хорошем. Ведь мы должны, не нарушая данного Максимилианом слова и не подвергая честь нашей семьи новым испытаниям, по первому требованию предъявлять полотно каким-то там комиссарам, о которых сказано в вердикте. Однако «встреча» этих комиссаров с «преступником» будет происходить в строгой тайне, сугубо tête-à-tête, – а потом нам придется прятать картину вновь, ибо…

(Страница оборвана, далее в дневнике отсутствует несколько листов.)

Наши дни, Мулян-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова

Трясусь полночи на кровати, то задыхаясь, то натягивая на себя пуховое одеяло. Это в 30-градусную-то жару! Боюсь, я теперь очень не скоро согреюсь, после моих «погребальных» приключений!

Ночь один в один, как прошлая. Луна устраивается как раз напротив окна и таращится на меня то ли сочувственно, то ли насмешливо. Нет, я нипочем не закрою окно, потому что в полной темноте вовсе сойду с ума! Но и спать не могу. Встаю, облокачиваюсь на подоконник и смотрю в небеса. Что-то они ополчились против меня, такое впечатление! То жуткая история в Дзержинске, то вчерашний пассаж…

Как там дома, интересно? Распутали загадку нападения на нашу больничку?

А как ее, позвольте спросить, можно распутать, если я одна знаю, что убийца сбежал за рубеж?

Я трусливо рванула из Дзержинска в аэропорт, даже не дав показаний. Но небеса тут же дали мне шанс исправиться, причем дважды. Я встретила террориста сначала во Франкфурте, потом в Париже. И оба раза упустила возможность расквитаться с ним!

Ну кто я после всего этого?!

Ничего: говорят же, что раскаяние – половина искупления. Я раскаиваюсь. Эх, был бы у меня под рукой телефон, я бы прямо сейчас начала названивать в комиссариат полиции!

Я не могу стоять на месте. Спускаюсь на первый этаж, потом выхожу на террасу (надо завтра обязательно выдрать эти сухие растения, они так противно шуршат под ногами!), выхожу на асфальтированную площадку перед домом и начинаю бродить вокруг крошечной часовенки, воздвигнутой лет двести, а то и триста назад кем-то из Брюнов – уж и не знаю, в честь какого события. Это простой каменный постамент с крестом наверху. Крест – две железные трубы, только и всего, на них болтается кованый веночек. Все это позеленело от времени, понятное дело, камень изъеден проплешинами, совершенно как в том погребе, но он теплый, теплый, он еще не остыл от жаркого, изнурительного, великолепного солнца…

Черт, черт, черт! Кто запер меня в погребе? Зачем?! Почему Максвелл встречался с тем типом? Чья машина стояла сегодня на холме, откуда открывался вид на Мулян?

Я отхожу чуть подальше от дома и смотрю на этот холм. И что же я вижу? «Рено» стоит на том же месте! Однако она уже не одна – к ней медленно ползет по склону другой автомобиль. Останавливается рядом. Мне чудится мельтешение каких-то фигур, но, может быть, именно чудится: это довольно далеко от меня. Потом одна из машин отъезжает, и у меня такое впечатление, что отъехала именно та, которая торчала раньше на холме. А новая остается стоять.

Что происходит? Что это за смена караула?

Какое-то время я еще топчусь около часовни, вглядываясь в темноту, однако вскоре мне это надоедает. Усталость, потрясение минувшего дня в сочетании с пуншем (я все же последовала совету Жани!), берут наконец свое. К тому же луна покатилась к закату, стало темнее, уютнее, спокойнее. И сон, сон наваливается на меня, словно душное, уютное, добродушное одеяло…

Я кое-как запираю за собой дверь, вползаю на второй этаж в спальню – и засыпаю, чудится, еще прежде, чем успеваю лечь в постель.

Можно было ожидать, что просплю я до полудня, однако не удается. Отчего-то у соседей разорались и гуси, и куры. Блеют овцы, мемекают козы…

Вставать, что ли? Или еще поваляться? Неохота. На страх врагам буду получать удовольствие!

Мигом вскакиваю, натягиваю шорты, выпиваю чашечку кофе – и по утренней блаженной теплоте (не скажу прохладе, прохладой уже и не пахнет!) отправляюсь наслаждаться прекрасной Францией вообще и прекрасной Бургундией – в частности.

Выбегая из Муляна, бросаю взгляд на холм. Он пуст. Под раскидистым деревом никого и ничего.

Ну и прекрасно! Меньше оснований для напряжения мозга!

Куда бы это мне податься? Так, во Фрэне я уже была, не отправиться ли в Арно? Четыре с половиной километра, вполне по силам!

Пускаюсь в путь, и с каждым шагом все дальше отлетают от меня страхи и тревоги минувшего дня. Дорога абсолютно пуста, ну хоть бы одна машинка для приличия пробежала мимо!

Вдруг навстречу проносится полицейская машина, за ней другая. Чуть отстает от них автокран – тоже сине-белый, с надписью «Police» на кабине. Едут в сторону Муляна.

О господи… А что, если тот самый злодей, который запер меня вчера в погребе, добрался-таки до брюновского актиквариата, воспользовавшись моим отсутствием?!

Забыв об усталости, бросаюсь обратно бегом и вскоре вижу кучку машин при дороге.

Автокран с надписью «Police» тянет из придорожных зарослей красный «Рено».

Красный «Рено»? Не много ли их расплодилось в последнее время в окрестностях Муляна? Или он всего один – тот самый, который я видела в Фосе, потом на дороге, потом на холме?