Они курили «Беломор» и разговаривали о жизни в перерывах между стопками частых праздничных застолий. Лица их были не слишком веселы, но и не безнадёжно грустны и часто освещались ироничной горячей улыбкой.

Отцы прямо говорили друг другу, что не так. Если кого-то из них прижимала жизнь, другие молча приходили ему на помощь, даже если им было не до того, даже если сами они нуждались в подмоге.

Отцы казались нам великанами. На деле же все они были среднего или невысокого роста. С широкими плечами и сильными руками, с разбитыми тяжёлой физической работой пальцами, варикозными венами, плохими зубами.

Когда отцы шли в гости, они надевали костюмы. Недорогие, одного фасона и часто одного цвета. Может быть, из-за этого они были словно одеты в форму. Форму отцов. Работая около дома, отцы надевали брезентухи серого или защитного цвета, зимой – фуфайки. Головы их были увенчаны шапками-пирожок или кроличьими ушанками. На ногах в сырое время красовались кирзовые сапоги, зимой – валенки, летом – кеды.

Отцов боялись хулиганы. Хотя, лучше сказать, что с отцами хулиганы не связывались, потому что знали: тронешь одного – придут все и проучат. Не изобьют, не изомнут, не покалечат, но проучат. Будет не очень больно, будет очень стыдно.

Отцы учили и нас. Редко. Иногда раз-другой за всё детство. Чаще всего за плохие слова. Отцы не сквернословили и не давали сквернословить другим.

Отцы читали книги. Отцы не ходили в церковь. И, может быть, поэтому чтение ими книг на полутёмных кухнях, освещённых «лампочками Ильича», напоминало церковное таинство.

Отцы не обсуждали эти книги подолгу. Обменивались мнениями: фразой-двумя. Редко – тремя. Но запоминали книги на всю жизнь.

Отцы бережно относились к жёнам и чтили их как матерей. В отношениях родителей не чувствовалось испепеляющей пылкой страсти, но ощущалась вечная, вечная нежность.

У отцов были свои слабости. Кто-то из них со временем начинал слишком часто выпивать. Кто-то подолгу отлучался из дома. Но всё это они делали вместе, сообща, словно мальчишки, которые в пионерском лагере за две смены крепко сдружились и своим круглосуточным братанием оттягивали момент неизбежной разлуки.

Отцы верили в государство и власть. И когда обманывались в своей вере, чаще обычного выходили во двор или ездили на рыбалку. Или просто сидели на кухне и молчали.

Отцы переставали нас понимать, когда мы входили в мужскую пору. Становились угрюмы, замкнуты. И время от времени давали нам выволочки.

Отцы отдалялись от нас, отдалялись от жён. Это происходило с годами и незаметно, потому что отцы всё время были рядом. Мера их отдалённости не ощущалась физически, но в душе и нравственно больно ранила. Больно ранила.

Когда мы женились, отцы сидели на свадьбах, словно в чужом пиру, словно это им строить жизнь, трудно открывая в себе мужеское, отцовское. Нас они поздравляли скупыми словами и старались не засиживаться на свадьбах, но неизбежно напивались, когда рождались на свет их внуки.

Отцы рано уходили из жизни. Когда они лежали в гробах, на их лицах чуть не впервые с рождения мы видели чувство растерянности и вины. Дескать, как это вы… здесь… без нас… Простите, коль что не так…

Отцы не снились нам, не заставляли нас рыдать по ночам от чувства тяжёлой утраты. Лишь чуть увлажняли наши окружённые ранними морщинами глаза, улыбкой, жестом, голосом, чуть приметным поворотом головы проявляясь в наших детях.

Метлин, выждав полгода после смерти родительницы, убравшейся сразу вслед за отцом, сносил старый дом с каким-то неизъяснимым упоением.

– Понятно, отношения с родителями были не простыми, – пожимал плечами Лёха Силин.

– Понятно, до тридцати с лишним лет был при умелом папе сын, при властной маме послушник. Но так-то пошто?

– Эх, что досталось на готово, то и не ценим!

– Лет тридцать ещё стоял бы, – шептались другие местные.

Метлин слушал говорунов рассеянно.

Ему досталось немалое наследство. Он решил потрать его так и никак иначе. Вина попито. Баб пощупано. Прочие страсти испытаны. Хотелось новой прекрасной жизни. А то, что прекрасное рождается из не прекрасного – это он знал хорошо.

Мария Силина украдкой совала Метлину мужние рабочие перчатки:

– Руки береги, пригодятся ещё.

Но ручная работа началась не сразу.

Для начала Метлин договорился с фишкой и в два присеста снёс старый хлев и дровяник, новый, но не к месту поставленный и дальнейшему строительству мешающий. Трактор единственной рукой скомкал и убрал строения, остатки Метлин руками в кузов закидал.

– Гори-гори ясно, – повторял и повторял он.

Затем плотники построили Метлину новый наполовину дровяник, наполовину сарай. Что ни говори, а без подсобки строиться плохо.

Старый дом фишка курочила целые сутки, сделав пять рейсов на свалку.

Ещё неделю Метлин сгребал гнилухи лопатой и кидал их в прицеп, который тракторист оставлял на его участке с вечера до утра.

– …до основанья, а затем, – подбадривал себя будущий хозяин.

Потом снова заурчал мотор и на месте старого дома появился глубокий котлован.

– КАМАЗ туда загонять собрался? – интересовался Лёха Силин.

– И куда такой? – пожимали плечами местные.

Маша Силина украдкой отнесла Метлину мужние тёплые носки.

– Всё в земле сидишь, не простудись, – шепнула она.

Пришли плотники, стали колотить опалубку. Таджики залили фундамент. С местной базы привезли лес. Работа пошла.

– Ничего-ничего, – бормотал Метлин, изнемогая от усталости. – Что нам стоит – дом построить.

В конце первого сезона он сорвал спину, ворочая тяжёлые брёвна.

В начале второго сильно простудился и кашлял, кашлял как проклятый.

Зимой приехала буровая.

Рабочие нервно ждали, пока Метлин с помощниками раскидывает снег.

От Метлина шёл пар.

До воды добрались затемно.

Сутки из шланга бежала ржавая муть. Потом пошла настоящая вода.

– Мёртвая вода-живая вода, – со слезой в голосе прошептал Метлин и выключил мотор.

Трубы замёрзли сразу и крепко.

Метлин ползал под домом, крутил гайки, стоял по колено в воде.

Весной затопило подвал. Дождавшись сухой поры, Метлин купил машину песка, щебня. Дюжину мешков с цементом и таскал всё это в подпол через дом.

– Эх, сразу бы, – вздыхал Лёха Силин.

Жена Силина тоже вздыхала. Когда муж уходил на работу, вздыхала в спальне Метлина, когда муж был дома, вздыхала на раздвижном диване у телевизора, по которому шёл вечный футбол.