— Неужели за границей не лучше, чем у нас? Ведь все так рвутся туда, готовы работать до седьмого пота, лишь бы зацепиться в Европе или на Новом Свете, лишь бы не возвращаться в Беларусь.

— В чём-то лучше, в чём-то хуже. Кто-то находит там своё место и живёт счастливо, а кто-то просто не хочет показаться неудачником, у которого жизнь там не складывается. Возвращение на родину кажется своего рода поражением, поэтому некоторые нахваливают заграницу и беззастенчиво поливают грязью родину, пытаясь убедить в своей правоте, наверное, больше самих себя, чем других, — Лена выдохнула. — Но, повторюсь, это не для всех так. Мне, например, нравится жить в Барселоне, там я счастлива, но иногда сердце щемит от тоски, да такой, что взвыть хочется. И не потому, что там плохо, а потому, что я никогда не буду там своей, и эта страна никогда не станет мне родной. Иногда не хватает родителей, бесшабашных школьных друзей, тебя…

Лена выглядела растерянной, унылой, поэтому я сделала над собой усилие, подавив эгоистичное желание поддакнуть и развивать эту тему дальше.

— Но мы же как-никак не в каменном веке живём, будем писать друг другу, звонить, — бодро произнесла я.

— Конечно, конечно будем!

— Как прилетишь в Барселону, сразу мне напиши, я буду ждать.

— Непременно напишу.

Мы заверяли друг друга в том, что связь не будет прервана, что расстояние не помешает нам общаться, но и я, и Лена прекрасно знали, что лжём. Мы знали, что, вернувшись к своей будничной суетливой жизни, забудем о данных обещаниях, у нас просто не останется времени, чтобы их выполнять. Возможно, мы напишем друг другу пару сообщений, возможно, это продлится несколько месяцев, но со временем сообщения станут короче, звонки реже, пока однажды связь вновь не оборвётся под натиском обыденности и скуки — неизменной спутницы виртуального общения.

— Лен, есть ещё кое-что, о чём я хотела бы с тобой поговорить, — неожиданно прервала я наши обоюдные лживые заверения в вечной дружбе, — это, наверное, очень эгоистично с моей стороны обсуждать личные вопросы и вываливать на тебя свои проблемы, когда стоило бы говорить о чём-то приятном и интересном нам обеим, но мне не с кем это обсудить, и я…

— Ой, хватит, ты так любишь длинные предисловия, а ещё больше любишь бесконечные оправдательные речи, тебе бы адвокатом работать. С чего ты взяла, что это будет мне не интересно? Давай, выкладывай, не тяни, — Лена отодвинула чашку с кофе, положила руки на стол и приготовилась слушать.

— Я даже не знаю, как об этом говорить… Не знаю, как начать, — я растерянно перебирала пальцами крупные бусины на своём браслете и пыталась подобрать нужные слова, которые никак не приходили на ум. Лена молча похлопала меня по руке, затем вновь сплела пальцы в замок и положила перед собой. — Дело в том… Мне кажется, Марк ждёт от наших отношений чего-то большего. Ну, ты понимаешь, о чём я.

— Возможно, но не уверена, что понимаю как следует. Не могла бы ты выражаться менее туманно?

— Он хочет заняться со мной любовью, — опустив глаза и густо краснея, несмело, будто совершая некое святотатство, проговорила я.

— Пф, естественно! — Лена откинулась на спинку дивана и усмехнулась. — А ты думала, он хочет только держать тебя за ручку и смотреть в твои бездонные глаза?

— Но я собиралась хранить себя до брака.

— И что изменилось?

— Я уже не знаю, хочу ли.

Лена громко рассмеялась.

— Да, Марк Громов он такой, никакой моральный кодекс не устоит перед его, скажем так, громадной харизмой.

Я покраснела ещё гуще:

— Что мне делать?

— О, подруга, ты решила на меня переложить всю ответственность? Не выйдет, я в такие игры не играю, решай сама.

— Нет, я не собиралась перекладывать… Ох, я так запуталась. Видишь ли, я ведь никогда, ни с кем… даже с Сашей.

— И? Тебя только это останавливает?

— Нет, не только, — на секунду я задумалась. Как же объяснить, что происходит внутри меня, когда я нахожусь рядом с мужчиной, которого люблю, что я чувствую, когда поддаюсь соблазну? Как отыскать нужные слова? Лена не поймёт, она не такая, для неё всё так легко, всё просто. Но с кем ещё я смогу поговорить об этом? Кто ещё меня выслушает так открыто, без злорадства и насмешек? Никто, никто кроме Лены. Я набрала в лёгкие больше воздуха и на выдохе проговорила: — меня останавливает чувство вины, стыда. Иногда с Сашей внутри меня возникало сильное влечение, казалось, я не в силах с ним совладать, и я поддавалась соблазну, но всегда могла вовремя остановиться. Да и Саша знал о моих принципах, потому не настаивал на продолжении, — я перевела дух. — Но и после этих… эм… жарких поцелуев, я чувствовала вину, будто уже совершила что-то плохое, мерзкое, грязное. Я чувствовала себя так скверно, что иногда не могла на следующий день видеть Сашу и отменяла наши встречи, — я взглянула на Лену. К моему удивлению, она не выказала ни удивления, ни осуждения, в её глазах читалось лишь сочувствие и желание помочь. Мне стало легче, свободнее. — Я боюсь, что если переступлю эту черту с Марком, то стану презирать себя за то, что сделала, перестану себя уважать.

— Скажи, тебе было хорошо в тот момент, когда вы с Сашей, как ты сказала, жарко целовались? — вкрадчиво спросила Лена. В её голосе звучало дружелюбие, я сознавала, что подруга боится задеть мои чувства, поэтому старается быть деликатной и осторожной. Это было так для неё не характерно, что я даже удивилась, но была благодарна за её участие.

— Да, мне было невероятно хорошо.

— Так почему ты думаешь, что делала что-то мерзкое и грязное?

— А разве нет? Я вела себя бесстыдно, порочно. Я должна была вести себя иначе.

— Откуда все эти слова? «Должна, должна, должна…» Кто вбил тебе их в голову?

— Никто мне их не вбивал! Я сама пришла к таким выводам. Это общеизвестные моральные принципы, которые всегда будут актуальны и непоколебимы. К тому же мужчины не уважают распутных женщин и сразу теряют интерес, если видят в даме хотя бы намёк на безнравственность.

— Ты серьёзно? — Лена лукаво сощурилась. — Я пока воздержусь от дебатов на тему любви мужчин к распутным женщинам, хоть язык у меня и чешется, — моя подруга тряхнула головой, как ретивая кобылка, и победно подняла подбородок, будто собралась нанести сокрушительный удар. — Так ты сама пришла к таким выводам или всё-таки они всем известны? Я что-то плохо уловила этот момент.

— Не знаю. Я запуталась.

— Тогда повторю вопрос: кто вбил тебе в голову всю эту ересь? — Лена потёрла лоб ладонью. — То есть, я ни в коем случае не хочу осудить твои взгляды, они хороши, но только в том случае, если приходят к человеку естественным путём: из опыта, а также собственных размышлений, возникающих на основе получаемой информации, которая перерабатывается, очищается от примесей и становится неразделимым целым с мировоззрением человека. Вот это я загнула, — Лена улыбнулась и взглянула на меня. Я слушала её со скептическим выражением лица, готовая в любой момент отразить атаку на свои идеалы. — Расслабься, я не пытаюсь тебя переубедить, — сказала она и весело рассмеялась, — просто делюсь размышлениями и информацией, которая однажды мне очень помогла. Если не хочешь, ты скажи, я сразу умолкну.