Настроение у всех в дивизии было в эти дни приподнятым. Сводки с фронта стали повеселее. Наши войска наступали по всем фронтам. Тяжелые бои шли на Ржевском, Мценском, Сухиничском направлениях.

– Танковую армию Гудериана от Тулы отбросили, – сказал майор Кустов. – К Зуше вышли, а тут у немцев подготовленная оборона. Бой за переправу начали двадцать восьмого декабря, но местность открытая, снег глубокий. А силы у нас уже не те. Сорок автомашин пехоты к немцам подошли, начали контратаки при поддержке танков, да еще, подлецы, местное население впереди себя пускали! – Кустов зло сверкнул глазами. – Женщинами прикрывались, вояки!

– И как же отбились? – спросил Васильев.

– Пулеметы на фланги выдвинули, отсекли пехоту. А женщины в это время и перебежали к нам. Не все, конечно, – вздохнул Кустов.

– Дмитрий Михайлович, – вступил в разговор капитан Лукьянюк, командир батальона связи. – Послушай, какие бывают встречи и судьбы на войне. Когда беженцы к нам перешли, а все изможденные, оборванные, многие с детьми, без слез нельзя было смотреть, подбегает ко мне мальчонка лет семи, в лаптишках, пиджаке рваном. «Дяденька, дай хоть кусочек хлеба!» – а сзади мать его идет, с другим ребенком на руках. Я приказал ездовому взять из вещмешка сухарей, и в это время из дома выбегает мой командир роты Рыслин, и этот мальчик бросается к нему и кричит: «Папа! Папа!» Рыслин увидел его: «Сынок!» А женщина с ребенком так на снег и повалилась. Сцена была ужасная… – Лукьянюк замолчал на минуту, проглотил комок в горле. – Я приказал Рыслину отвезти жену и детей в тыл, покормить, помыть, отчистить от вшей. Дали ей одежды, что нашлось, военной, и отправил он ее к матери, в Тамбов. Оказалось, что Рыслин отступал от самой границы, семью оставил там, жена с детьми двигались на восток, но никак из окружения выйти не могли и вот оказались здесь. А маленький у ней где-то при бомбежке был ранен в ручку. – У Лукьянюка опять подернулись влагой глаза.

– Ну, фашисты, сволочи, до чего народ довели… – скрипнул зубами Васильев.

– Мы им тоже даем неплохо, – сказал майор Кустов. – Двадцать девятого три контратаки отбили, от роты до батальона, так потом двести пятьдесят трупов насчитали.

– Кладова помнишь? – спросил Мазурина Кутузов.

– Конечно, а что?

– Они с Мезенцевым подпустили немцев на шрапнель и как косой – семьдесят пять за несколько минут. Петров, у Гогичайшвили пулеметчик, довел свой счет до ста двадцати. Вчера его тяжело ранило. Крови много потерял, говорят.

– Да, а мы ехали и думали, что вы уже Мценск взяли, – сказал Васильев.

– Полк Тарасова всего семисот метров до окраины не дошел, – сказал Кустов. – Огонь был сильнейший, все подступы у них пристреляны. А у нас артиллерия без снарядов сидит, по лотку на орудие.

– Давайте в артполк сходим, – предложил Мазурин.

– Сначала к Яманову, а потом к артиллеристам.

Полковник Яманов, начальник штаба дивизии, итоги боев дивизии за декабрь представил газетчикам с удовольствием:

– За две недели прошли с боями до ста километров. Взяли сто сорок деревень, из них семьдесят – несожженными, – подчеркнул Яманов. – На полях остались, по нашим подсчетам, более тысячи восьмисот трупов гитлеровцев, двадцать танков, двадцать девять орудий. Итоги хорошие, как видите.

«Итоги-то хорошие, но сколько жизней они стоили…» – подумал Васильев.

– А у нас, товарищ полковник, большие потери? – спросил Мазурин.

– За декабрь безвозвратные потери составили сорок шесть командиров и двести пятьдесят красноармейцев. Я считаю, что это по сравнению с потерями немцев немного. Воюем теперь не числом, а уменьем. За декабрь восемьдесят шесть человек представили к наградам. К ордену Ленина – лейтенанта Савина, это ротный у Фроленкова. Отчаянный парень, дерзкий даже, вчера немцы пошли у Хальзево в контратаку, со ста метров открыл огонь – семьдесят трупов. И второй к ордену Ленина – Мезенцев, наводчик из артполка. Доброволец, лучший агитатор в полку, он и помог местных жителей освободить, когда немцы ими в бою прикрывались, – Мазурин отметил себе в блокноте: «Срочно познакомиться с Мезенцевым». – А сержанта Кладова представили к званию Героя Советского Союза, но военный совет пожалел, утвердили орден Ленина. На Красное Знамя подали человек десять: Петров, пулеметчик, его вы знаете; в 624-м полку Ребрик, что ни поиск – пять-шесть убитых, а то и больше. Вот на днях: устроил засаду, идет группа немцев, так они шестерых убили, троих взяли в плен, в том числе Ребрик лично четверых уложил.

– А сержант Клюсов, – перебил сидевший с Ямановым батальонный комиссар Кутузов, – с отделением был в боевом охранении, окружили их человек сто двадцать, но ничего, бой выдержали, до полусотни уложили. Лично Клюсов – двенадцать. Ранен был, но вел огонь. А Карпенко – один пошел в разведку. Немцы в доме сидят, не растерялся. Пара гранат в окна – двадцать фашистов как не бывало. Притащил семь винтовок и пулемет. Вообще примеров героизма стало гораздо больше, чем месяц назад. И опыта больше, да и злее стали.

– Все бы хорошо, – вздохнул Михеев, – да несчастье у нас: лейтенант Нагопетьян убит. Такой был парень…

Мазурин вспомнил, как он пел: «Ах, Андрюша, нам бы знать печали…» Не хотелось верить, что этого отчаянного храбреца больше нет в живых… Пять ранений за лето и осень, и всегда обходился без госпиталя. Он так и не узнал, что награжден орденом Красной Звезды и что ему присвоено внеочередное звание капитана.

В 17-й артполк Мазурин и Васильев пришли под вечер. Новостей и здесь было много. Вместо раненого майора Новицкого полком командовал подполковник Савченко, старший лейтенант Яскевич тоже был ранен, вместо него – лейтенант Шилов. Были и другие перестановки, но самое огорчительное, что наводчики Кладов и Мезенцев, с которыми хотел встретиться Мазурин, были тяжело ранены и отправлены в тыл.

На батарее Мазурин встретил ее комиссара политрука Сироту.

– Здравия желаю, давненько вы у нас не были, – сказал Сирота.

– Слышал, что у вас несчастье на батарее.

– Да, таких наводчиков потеряли…

– Как же это произошло?

– Перед самым Новым годом. Ночью преследовали немцев, утром заняли боевые позиции, не успели окопаться – танки, шесть машин. Сначала они на шестую батарею поползли, там что-то попасть никак не могут, потом на нас. А снарядов мало, сектор обстрела ограничен – мешали деревья, танки бьют с восьмисот метров, у нас же, если по панораме наводить, все мимо и мимо, рассеивание большое. Стали по стволу наводить – сразу два танка подбили, остальные ушли. Вот здесь Кладов и Мезенцев и были ранены[10].

Первые попытки взять Мценск показали, что противник имеет здесь мощную подготовленную оборону, поэтому командование 3-й армии решило попытаться пробиться севернее города. Дивизия полковника Гришина была переброшена в район села Кузнецово-1, это семь-восемь километров севернее Мценска. В случае успеха на этом участке наши войска должны были наступать на Болхов, что значительно помогло бы дивизиям 61-й армии, наступавшим на Брянск – Карачев.