Сказав это, пани Остальская встала, улыбнулась напоследок, потянула поводок и ушла вместе с упирающимся котом...

«Хотел бы я сейчас оказаться где-нибудь в пустыне, и чтобы ни одного человека в радиусе тысячи миль», – думал Рейтель, сворачивая к городскому кладбищу.

Вытащив из багажника можжевеловый венок, перевитый черной шелковой лентой, он прошел на территорию через боковые ворота и, оглядевшись, свернул к могиле деда.

Прикрепив венок к большому гранитному кресту, Рейтель достал из кармана пакет для мусора и стал аккуратно собирать с могилы сухие ветки и листья.

«Не видала горя – полюби меня», – внезапно вспомнил он присказку деда, с которой тот шел по жизни. Дед Валдис был тем ещеходоком в Тапе.

Рейтель вздрогнул и оглянулся... Ему показалось, что в склепе неподалеку кто-то надсадно кашляет... Он прислушался, – нет, вроде было тихо...

– Я, кажется, встретил ее, дед... То есть пока я не уверен, она это или нет... Алмаз твердый, необычный... Я отвратительный кавалер, к тому же женат, поэтому, видимо, не судьба... К тому же я циник, ну и позволяю себя любить, сам-то не по этой части, хотя не помню, чтобы кто-нибудь меня любил последние десять лет!.. Нелюбовь в моей жизни, нелюбовь, дед. – Рейтель снова покосился на склеп. – А она держит дистанцию... Нет, ты не думай, я не строю никаких планов!.. – Валду Рейтель перевел дыхание и оглянулся.

Из склепа высунулась лохматая голова, и через минуту кто-то прошмыгнул мимо. «Пожилой мужчина, не титульной национальности... Скорей всего, бомж», – автоматом отметил Рейтель и с облегчением вздохнул.

Он сидел на корточках, перебирая в руках песок и гальку на могиле деда. Потом отер рукой дату смерти на кресте, – по ней выходило, что старику Рейтелю стукнул сто один год, когда он принял решение больше не коптить небо.

– Как быть, дед?... – бормотал Валду, завязывая пакет с собранным мусором. – Чувствую, что люблю, но умом понимаю, что не ту!..

Что-то заставило его вздрогнуть, это с креста упал венок. Прикрепив его, Рейтель засобирался домой.

– Ларошфуко дал маху, когда написал, что все о любви говорят, только мало кто ее видел, – проворчал он. – Вот я вижу свою любовь... И что?! Мне от этого только хуже.

На кладбище поднялся ветер...

– Дед, – Валду Рейтель наклонился, потрогав крест у основания, – пусть она тоже полюбит меня! – и, не оборачиваясь, ушел.

Я в последний раз пошла к Растаману, а по пути заглянула к фотографу, чтобы распечатать фото с флэшки, которую отдал мне Лев Сенобабин. Я так и не смогла найти цифровик среди узлов и вещей, чтобы самой посмотреть запоздалую весточку от Ильи.

– Ну? – устало зевнул Растаман, открыв дверь. – Я же сказал: не приходи больше.

– Что меня ждет?... – быстро спросила я. – Я должна это знать, говори... И не вздумай тянуть!..

– Старость и смерть, – развел руками Растаман и вдруг расплылся в улыбке: – Вон идет мой кусочек торта!..

Я вгляделась: к дому стремительно приближалась нарядная Колпастикова с хозяйственной сумкой.

– Я пошутил, – повернулся Растаман. – У тебя все путем. Ты просто плыви по течению, Саш...

– Что это значит? – удивилась я. – Как понимать: «плыви по течению»?...

– Я все сказал, – резко оборвал меня Растаман. – Иди!..

Я встала и вышла, столкнувшись в подъезде с Колпастиковой. Мы поздоровались и разошлись.

Я не видела, как она заходит в квартиру, садится к нему на колени, берет у него со стола деньги, которые я только что туда положила, и спрашивает:

– Что ты наплел ей, черненький?...

– А я почем знаю?... Так, говорил, – ухмыляется он. – Она меня чуть с ума не свела.

– Чем?...

– Своими фиалковыми глазами...

– А-а-а...

...

На обратном пути я забежала к фотографу. Он с непонятной жалостью взглянул на меня, вручив запечатанный конверт со снимками. Я поблагодарила и, сунув конверт в сумку, решила распечатать его дома.

Я поставила чайник, заварила чай и распечатала конверт...

До этого дня я думала, что в моей жизни не было измен и предательства. Я не знала, что Илья изменял мне... И дело не в моей законченной наивности, а в ощущении счастья, которое было.

Но я его не виню...

Был бы ты только жив, я простила бы тебя!.. Спой мне еще с облака песенку – про мышей, пожалуйста!!!

Да, сидя на кровати и разглядывая снимки, я припомнила – моя память немного подвела меня – их бригада работала на улице Маринеску, но то, что они строили бассейн у Рейтеля, я не знала... И того, что мой муж Илья был недолгим обладателем Хелин Рейтель, я тоже не знала, – откуда? Я даже не догадывалась...

И что?...

Мои мысли замерзли, и всю ночь я оплакивала свою жизнь... Клянусь, я не думала больше ни о чем.

Туристский фаэтон едва не задел следователя, Тайво Рунно как раз сворачивал на улицу Портовую, где жила сестра Моны Грапс. Было жарко, несмотря на вечернее время.

Старый доходный дом с двумя подъездами в середине улицы, у которого он остановился, был зеркальным близнецом дома с другой стороны улицы. Следователь, отдуваясь, поднялся на второй этаж и нажал на звонок.

Дверь распахнулась неожиданно.

– Здравствуйте, я Тайво Рунно, – приподнял шляпу следователь. – Я вам звонил, мадам.

– Ну что вы мне все звоните и звоните, а?... – оглушительно спросила Гражина Грапс, но все-таки пригласила следователя в квартиру. Рунно переобулся в предложенные хозяйкой тапки и огляделся.

В гостиной было тихо и пахло накрахмаленным бельем. Гражина Грапс, сестра массажистки Моны Грапс, села напротив следователя и без особых экивоков начала рассказывать какие-то малозначительные подробности из жизни своей сестры.

– Она была очень-очень хорошая!.. Просто очень, – Гражина развела руками и всхлипнула. – Вот только...

Тут следователь осторожно ввернул:

– С мужчинами не везло?...

У Гражины Грапс загорелись глаза; похоже, он абсолютно точно нашел слабое место. Рунно с пониманием вздохнул.

Перед ним сидела разочарованная жизнью женщина... Очень разочарованная жизнью!.. Перепаханность ее лица говорила о многом – эта дама все еще находилась в поиске своего второго я,а проще говоря, мужа.

– Вы женаты? – вдруг спросила Гражина.

– Женат, – соврал следователь.