Гален нервно усмехнулся в ответ, задаваясь вопросом, говорит ли отец серьезно или просто сыплет пустыми угрозами. Впрочем, Сагерт Донеган слов на ветер не бросал и жестоко наказывал за ослушание не только рабов, но и собственную плоть и кровь.

Жестокость – она была неотъемлемой чертой характера всех Донеганов.

– Что значит ты со всем разберешься? – зацепился Кейран за неприятно резанувшую слух фразу.

– То и значит, что разберусь. А сейчас расходитесь по комнатам. Своим, – добавил с нажимом, после чего велел потеплевшим голосом: – И позовите Катрину. Скажите, я хочу ее видеть.

Вот кто никогда его не разочаровывал, не доставлял ему хлопот. Катрина – его маленькая девочка, теперь, когда выросла, еще больше стала походить на свою мать. В чертах дочери Сагерту Донегану виделась покойная супруга, которую он так и не сумел спасти. Похоронил Шерлет.

Но провожать в могилу своего ребенка он точно не станет. И если для спасения Катрины придется избавиться от досадной неприятности в лице Мишель Беланже, что ж, так и сделает.

Он, Сагерт Донеган, слишком многим пожертвовал в этой жизни.

Жертвой больше, жертвой меньше – уже не имело значения.

Мишель, сморенная усталостью и волнениями минувшего вечера, не заметила, как задремала. Проснулась от ощущения чьего-то присутствия и почувствовала, как от ледяной дрожи, прокатившейся от затылка до самых ступней, становится невыносимо холодно. В памяти воскресли угрозы управляющего и все те гадкие словечки-обещания, приводившие ее в ужас.

– Я буду сидеть вот здесь, мисс. Под этой самой дверью. И если услышу хотя бы писк, сделаю все, что потребуется, чтобы закрыть ваш хорошенький ротик.

От похабных намеков и омерзительных липких ухмылочек, которыми ее одаривали, у Мишель темнело в глазах одновременно и от страха, и от ярости. Хотелось выцарапать управляющему глаза, вырвать его гнилой язык. Но будучи с Бартелом один на один, она даже не могла поставить его на место. Весь вечер мышкой просидела на чердаке, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Каждой клеточкой своего тела ощущая присутствие за дверью ненавистного ей человека и считая секунды до того момента, когда Сагерт Донеган пришлет за ней.

Но в тот вечер никто на чердак так и не явился.

Мишель погрузилась в тревожный сон и теперь, вынырнув из кошмара, созданного ее подсознанием, окунулась в кошмар реальный. Первой мыслью было: кто это рядом? Черным призраком склоняется над кроватью. Одурманенный чарами Гален или треклятый управляющий, которого в иные моменты ненавидела сильнее всех Донеганов вместе взятых. А может, Кейран… Он в представлении Мишель был наименьшим злом, и если бы сейчас ей предоставили выбор, предпочла бы из демонической троицы увидеть именно его.

Страх сдавил горло, отчего с губ сорвался только невнятный всхлип.

– Да тише ты! Это же я, – послышалось раздраженное шипение.

Мишель облегченно выдохнула. Перед ней возвышалась Катрина в своем темном платье с кринолином, и правда напоминавшая облаченное в траур привидение. На радостях, что к ней заявилась сестра Донеганов, а не один из братьев, Мишель готова была обнять ночную визитершу. Но Катрина, резко выпрямившись, отстранилась.

– Отец просил тебе передать, – протянула «гостье» сложенный вдвое лист бумаги. – Ему снова пришлось уехать, но он обещал скоро вернуться.

– Даже не поговорил со мной…

Катрина неловко кашлянула.

– Я лучше пойду. Доброй ночи, Мишель. – Прошуршали юбки, а спустя мгновение дверь за мисс Донеган с тихим скрежетом затворилась.

Мишель села на кровати, непослушными пальцами раскрыла листок. Зажгла керосиновую лампу и, придвинув ее к самому краю стола, жадно впилась взглядом в несколько коротких фраз, написанных крупным размашистым почерком.

В своем послании Сагерт Донеган извинялся за то, что был вынужден покинуть поместье, так с ней и не встретившись. Просил Мишель ни о чем не тревожиться, набраться терпения и ждать, когда он вернется. Заверял, что обязательно придумает, как им выбраться из щекотливой ситуации, в которую поставил всех опрометчивый поступок Галена. А в завершение советовал держаться Кейрана, уверяя, что младший сын сумеет о ней позаботиться и в случае чего защитит от старшего.

Оставалось загадкой, кто защитит ее от самого Кейрана.

Если Сагерт Донеган надеялся своим письмом успокоить ее, то не очень-то в этом преуспел. Пробежавшись несколько раз по листку глазами, Мишель взволнованно поднялась. Принялась расхаживать из угла в угол, чувствуя себя мечущейся по клетке канарейкой. Которой в любой момент могли свернуть тонкую шейку.

– И как же он собрался выбираться из этой «щекотливой ситуации»?! – в отчаянии воскликнула Мишель.

Ее не покидало ощущение, что хозяин Блэкстоуна просто тянет время, чтобы… На ум приходило немало предположений, которые могли бы последовать за этим роковым «чтобы», и одно пугало сильнее другого.

Мишель от безнадежности закусила губу. Кейран ее обманул. Впрочем, ничего другого от этого вертопраха ожидать не стоило. Катрина ей не сообщница, Аэлин – тем более. Если и дальше будет продолжать надеяться на здравомыслие мистера Донегана – окажется последней дурой. А таковой чувствовать себя Мишель Беланже не привыкла и не любила. После поспешного бегства хозяина Блэкстоуна она поняла, что тому чуждо сострадание и он будет действовать только в интересах семьи. Наверняка уже мчится к какому-нибудь колдуну, чтобы устранить последствия глупости сына.

Ее устранить…

Мишель содрогнулась.

– Я должна с ней поговорить! – яростно комкая листок с лживыми заверениями, что в скором времени все у нее будет расчудесно, запальчиво сказала девушка. – Она побоялась рассказать, что не так с этой сумасшедшей семейкой, но, может, согласится передать весточку в Лафлер? Через кого-то, хоть кого-нибудь!

Рабыня, которую когда-то давно выкупили у ее родителей Донеганы, сейчас виделась Мишель последней надеждой и шансом на спасение.

– Может, в память о доброте моего отца она согласится оказать мне услугу. Ах, если бы!..

Пленница потерянно оглядывалась по сторонам, замечая растекшиеся по полу и стенам тени. Бесформенные, непонятные, уродливые. Такой теперь была ее еще совсем недавно чудесная, идеальная жизнь – уродливым отражением прекрасного прошлого.

Переодевшись в ночную сорочку, Мишель юркнула под одеяло, но сон, как назло, не шел. Ее терзал один и тот же вопрос: вдруг прямо сейчас какой-нибудь колдун или колдунья создает вольт, чтобы наслать на нее порчу? Болезнь. Смертельно опасную вроде желтой лихорадки, от которой она сгорит в считаные дни. Или, может, что-то еще более изощренное. А она торчит тут, жалкая и беспомощная, и ничего не может сделать, чтобы помешать злодейским планам своих тюремщиков.

– Хотя зачем ему колдуны, если мог бы просто застрелить меня и утопить в болоте? И никакой мороки.