Но юный король не смотрел по сторонам. Он не по-детски сосредоточен на какой-то мысли, озабочен ею: губы плотно сжаты, глаза не мигая устремлены вперёд. Неожиданно он повернулся к матери. Она отказалась от повозки, предпочитая ехать верхом, рядом с сыном.

— Мама, отчего они нас так не любят?

— Кто? — не поняла Бланка.

— Знать. Герцоги, графы. Те двое, что в Вандоме.

— Почему ты решил, что не любят? — заинтересовалась она. — Кто тебе сказал?

— Я видел их лица. Так не смотрят подданные на своего господина.

Её интерес возрос:

— Как же смотрят подданные?

Мальчик долго подбирал слова, что-то бормоча себе под нос, но не справился с задачей и буркнул:

— Не так.

— Их глаза, конечно же, должны светиться обожанием и любовью? — пришла мать на помощь сыну.

— Во всяком случае, не предательством.

Она помолчала. Значит, её сын тоже заподозрил измену во взглядах вельмож.

— Преданностью тут и не пахло, — прибавил Людовик. — Их глаза горели злобой, не хватало только волчьего оскала. Ты ведь сама заметила.

— Верно, преданности как раз и нет, — молвила Бланка. — Верность нынче — продажная вещь. Знать предана тому, кто много даёт, во всяком случае, обещает. Мы с тобой ничего не даём и не обещаем. Наша задача — если и не приумножить, то хотя бы сохранить то, что завоевал твой дед.

— Но ведь другие ничего не просят. Я о тех, например, что в Королевском совете. А Моклерк с Лузиньяном? Им что же, мало своих земель?

— Должно быть, так, коли они хотят сжить меня со свету. Я ведь им ничего не дам, они знают об этом, а потому мечтают занять моё место, рассчитывая управлять моим сыном как им заблагорассудится.

— Мой дед живо бы их усмирил! Он знал, как это делается. Он и пикнуть им не давал.

— Они его боялись. Он был сильным и властным, шёл в поход на непокорного вассала, срывал его замок, а самого в лучшем случае изгонял из королевства, в худшем — уничтожал. Ныне они выползли из своих нор, как змеи из болота.

— Как могут они, матушка, идти против своего короля, против державы моего деда? Выходит, они — предатели, и место им в тюрьме!

— Они почувствовали свою силу, когда его не стало. Каждый хочет иметь своё королевство, быть сувереном. Вот почему они не желают подчиняться юному королю, а тем более его матери. Для них я всего лишь чужеземная принцесса, они до сих пор не желают признавать меня как королеву.

Помолчав, Людовик снова спросил, хмуря брови:

— Их много, должно быть, во всём королевстве, непокорных вассалов — Лангедок, Гасконь, Аквитания, Пуату… Те двое, что в Вандоме, у них главные?

— Верховодит твой дядя.

— Филипп Строптивый?

— Чтобы придать восстанию видимость законности, они избирают его своим предводителем. Больше некого. Все приказы идут от графа Булонского, он — наш самый злейший враг. Но он поступает неосмотрительно. Ему надлежит дружить с короной, а не досаждать ей змеиными укусами. Когда-нибудь он поплатится за свою глупость.

— Генрих Третий, похоже, приманил его? Наверное, наобещал ему златых гор. Вот дьявол!

— Ещё один наш враг. Выгнав его с континента, мы покончим и с остальными.

— И с Моклерком? У него большая территория.

— Его они держат на случай войны. Вся беда Моклерка в том, что он тоже из семейства Дрё; оно — главный зачинщик всех мятежей. Они все родичи — Дрё и де Куси.

— Целый змеиный клубок соратников сатаны.

— Да, сын, именно клубок.

— А если они нападут на нас? Сейчас, когда наш отряд столь мал?

— Ты прав, если и нападут, то только они. Но этого не может случиться.

— Почему ты так уверена?

— Как они узнают о нас? Из Вандома до Дрё весть дойдёт нескоро. К тому же им необходимо собрать войско, а на это нужно время.

— А вдруг они задолго до того знали, что мы едем в Вандом, а сейчас поджидают нас где-нибудь на дороге? Напрасно ты отказалась от помощи графа Шампанского, как советовал тебе Бильжо.

— Тибо приведёт войско, не меньше. Враги подумают, что я их боюсь.

— Пусть бы думали, тебе-то что? — резонно возразил на это юный король.

— Теперь не стоит об этом говорить. Чему быть, того не миновать. Всё во власти Бога на этой земле, — ответила Бланка, понимая, что её сын прав.

Они успели-таки, уже отчаянно погоняя лошадей, — засветло ещё, хотя и в сумерках, — добраться до Этампа. Задерживаться здесь надолго не имело смысла, поэтому утром отправились дальше. Впереди — замок Монлери. Около 10–12 галльских лиг[32] до него, не больше двух часов езды. Останавливаться здесь не стали, тем более что замок стоял в стороне от дороги, почти в полумиле[33] левее. От Монлери до Парижа лиг пятнадцать, не больше. И когда миновали треть пути, — как один осадили лошадей, повинуясь жесту ехавшего в авангарде коннетабля де Бурбона. Тот внезапно поднял руку, увидев справа по курсу конный отряд, стремительно мчавшийся им наперерез. Сотни полторы всадников без знамён, без криков, но не обнажая оружия, в клубах пыли летели прямо на них.

Все повернули головы и немедля схватились за мечи: на них собирались напасть, в этом ни у кого уже не оставалось сомнений.

— Вот то, о чём я говорил, матушка, — произнёс Людовик. — Они мчатся прямо на нас. Кто это?

— Не время гадать. Ясно одно: это не друзья, и им нужны мы с тобой.

— Государыня, — прокричал коннетабль, — надо немедленно поворачивать назад, мы ещё успеем в Монлери! Их в три раза больше, они порубят нас на куски, а вас возьмут в плен.

— Поворачиваем! В замок! — приказала Бланка, указывая рукой на Монлери.

И они, повернув лошадей, спешно поскакали назад, моля Бога, чтобы скорее показались стены замка.

— Королева, я помчусь в Шампань, к Тибо! — крикнул Бильжо на ходу. — Ты же отсылай гонцов в Париж! Нам больше неоткуда ждать помощи.

— А Этамп? Он недалеко.

— Там нет солдат, ты сама видела. Одни горожане.

— Я не пущу тебя, Бильжо! — закричала Бланка. — Кто останется со мной и с королём?

— Ваши верные друзья, государыня! — воскликнул коннетабль, рядом с которым скакал Жан де Нель. — Клянусь яслями Иисуса, мы не дадим вас в обиду! Главное сейчас — успеть в замок! Эй, вы двое! — подозвал он двух рыцарей. — Летите вперёд быстрее ветра! Подъёмный мост должен быть опущен, когда король покажется у стен замка!

— Но почему ты, Бильжо? — не отпускала от себя верного стража королева-мать. — Разве больше некому?