Но пока русские князья и их войска были заняты этими разборками, половцы постарались не упустить благоприятный случай. Русь они поделили дипломатично. Святополк был зятем Тугоркана, поэтому на Киев пошел Боняк. А Тугоркан нацелился на Переяславль. Едва великий князь и Мономах примирились с Олегом, как дошли известия: Переяславль осажден. Помчались спасать город. Тугоркан их не ждал, надеялся, что князья еще воюют со Святославичем. Русские появились внезапно и с ходу устремились в атаку. Ошеломили, смяли врагов, гнали до Днепра, перетопили в реке. Только здесь узнали, что государю пришлось драться с собственным тестем, его труп отыскали в грудах порубленных половцев.

Не успели перевести дыхание, а к Святополку уже скакали новые вестники — Боняк напал на Киев. Штурмовать стены не рискнул, но разорил предместья, государеву усадьбу Берестово, дочиста разграбил Печерский и Выдубицкий монастыри. Великий князь и Мономах опять гнали дружины на перехват и опоздали. Боняк ушел, увез огромную добычу, увел тысячи пленных. Разыгрывались трагедии по степным шляхам, половцы одним тычком копья или взмахом сабли приканчивали ослабевших, отстающих. Разыгрывались трагедии и в Крыму — свора работорговцев оценивала «товар», торговалась, выбирала. Отрывала жен от мужей, детей от матерей. Кому-то предстояло трудиться на полях, кому-то грести на галерах, услаждать хозяев своим телом или ехать дальше, на базары Египта, Персии, Кавказа.

Один херсонесский еврей купил полсотни русских, в том числе Печерского монаха Евстратия Постника. Вздумал заставить их отречься от Христа, перестал кормить. Но Евстратий уговаривал товарищей не поддаваться, укреплял их примером, молился с ними. За две недели все умерли, был жив лишь Евстратий, привычный к суровым и долгим постам. Разъяренный работорговец собрал на Пасху других иудеев и распял монаха. Св. Евстратий на кресте благодарил Господа, что даровал пострадать так же, как Он Сам. Его добили копьем и бросили в море. Это творилось в государстве, которое считало себя цитаделью Православия! Уж наверное, работорговец не в первый раз насильничал над христианами. Но дело вышло слишком скандальным, кто-то донес, дошло до самого Комнина. Херсонесский эпарх, допускавший в своем городе подобный беспредел, был казнен, убийцу монаха повесили[94][95]. Остальные работорговцы перепугались и приняли крещение. Естественно, для видимости. Зато они приобрели законное право торговать христианами, а половцы поставляли их в любых количествах.

Залесскую землю, где когда-то начиналось княжение Мономаха, он полюбил, не забывал о ней. При поддержке князя здесь постепенно укреплялись позиции христианства, около 1080 г. возродилась Ростовская епархия. Епископом стал св. Исайя, постриженник Киево-Печерского монастыря. Ему удалось окрестить многих местных жителей.

Оплотом воинствующих язычников оставался Чудский конец Ростова с капищем. Но сюда пришел инок Валаамового монастыря св. Авраамий. Построил хижину на берегу озера Неро, молился в ней. Господь дал подвижнику благодать исцелять болезни, о нем уже при жизни распространилась слава как о святом человеке. По милитвам Авраамия ему явился сам св. евангелист Иоанн Богослов, и монах обрел посох, укрепивший его силы. Среди бела дня, в присутствии множества людей, он в одиночку пришел на капище и сокрушил главного идола. По благословению епископа Исайи были построены две церкви — одна на месте явления святому Иоанна Богослова, вторая на месте капища.

Но св. Исайя преставился, и снова епархия осталась без епископа, здешней церковью стал руководить Переяславский епископ, а позже митрополит Ефрем. Он тоже уделял большое внимание Залесскому краю, при его участии в Суздале возвели первый каменный храм — св. Дмитрия Солунского, возникло подворье Печерского монастыря. Не было и постоянного князя, лишь на время заезжал изгнанный Мстислав Новгородский и вернулся обратно.

А потом и на эту окраину перехлестнул вдруг пожар гражданской войны. Олег Святославович и не подумал выполнять клятву, в Киев не явился. Вместо этого он попытался овладеть Смоленском. Горожане его не приняли. Но в это время на Русь вернулся из Германии младший брат Олега, Ярослав. Когда его мать Ода уезжала на родину, она велела зарыть в потаенном месте часть казны великого князя Святослава. Сын нашел клад и с радостью присоединился к Олегу. Для того сокровища оказались очень кстати. Он набрал добровольцев из смолян, направился к вятичам. Своевольное племя не забыло покорения Мономахом, всегда было готово поддержать его врагов, Олег сформировал войско и двинулся к Мурому.

А там сидел восемнадцатилетний сын Мономаха Изяслав, захвативший город. Он обеспокоился, позвал подмогу из Суздаля и Ростова. Олег отписал ему, чтобы убирался во владения своего отца. Но дружинники Изяслава были такими же молодыми, как он сам. Загорелись драться. Призвали муромлян, подошли суздальцы, вроде бы, набиралось много — одолеем! Князь первым понесся в атаку, в первую в своей в жизни битву — удалой, бесшабашный, неудержимый. А опытный Олег именно на него бросил лучших воинов. Сраженный Изяслав рухнул под копыта коней, его рыхлая рать сразу рассыпалась. Город не сопротивлялся, Олег вступил в него победителем. Захватил вдову племянника, пленил его дружинников. Но Муромом он не ограничился, выступил на север. Приступом взял и разграбил Суздаль, Ростов сдался без боя. Часть мономаховых бояр бежала в Новгород, остальных отправили в Муром, посадили по подвалам.

Но произошло чудо. Иначе чем чудом назвать это было трудно. Такого еще не бывало на Руси. Не только на Руси, такого не бывало во всем суровом мире средневековья. К Мстиславу Новгородскому пришло известие о гибели брата Изяслава, потом привезли и его тело. Князь оплакал его, похоронил в Софийском соборе и… поступил так, как учил Господь. Простил убийцу, своего крестного. Написал отцу, что брата уже не вернешь, а важнее всего прекратить усобицу. Для Мономаха смерть сына тоже стала тяжелым ударом, жена Гита почернела от горя. Но и он сумел подавить в себе гнев, обиду, возмущение. По-христиански смирился, согласился с Мстиславом. Оба обратились к Олегу. Признавали, что Изяслав не имел прав на Муром, а «в ратях гибнут цари и герои». Выражали готовность примириться — пусть только Олег уйдет из Ростова и Суздаля, отпустит пленных[96].

Не тут-то было! Олег распалил себя, озлобился, вспоминал, как его когда-то согнали с Волыни, как он потерял Чернигов, Стародуб, вот теперь и сведет счеты! Просят мира — значит, трусят! Он уже готовил удар на Новгород. Весь север Руси будет под его властью, поддержат Чернигов, Смоленск, а там и до Киева рукой подать… Мстиславу он ответил грубо и заносчиво. Но его крестник умел быть не только миролюбивым. Он хорошо знал новгородцев, вырос среди них, и сам стал для них близким. Собрал вече, предложил откровенно: если хотят к себе Олега, он готов уехать без войны. Если нет, надо драться. Новгородцы взбурлили, поднялись единодушно. На помощь Мономах снарядил часть своей дружины с сыном Вячеславом, призвал старых союзников, половцев-читеевичей.

Олег по-хозяйски расположился в Ростове, обложил местный народ большой данью, выслал за Волгу, на р. Медведицу передовой отряд брата Ярослава. Внезапно из лесов выплеснулась новгородская рать, повязала сборщиков дани. Ярослава отбросили, он откатился к Олегу. Оборонять Ростов поостереглись, жители были настроены совсем не в их пользу. Отступили к Суздалю. Но узнали, что к новгородцам присоединяются белозерцы, ростовцы. Спалили Суздаль и ушли в Муром. Мстислав нашел на месте города дымящееся пепелище. Несмотря на это, он не стал преследовать Олега. Остановился и повторил предложение — освободить пленных, вступить в переговоры.