Глава 20

Когда Конан пришел в себя, то обнаружил, что находится в сумрачном подземелье, растянутый на цепях за руки и за ноги. Два высоких треножника бросали отблески света на каменный пол, но стен киммерийцу было не разглядеть. Цепи от запястий уходили куда-то наверх и терялись во мраке; те, что удерживали в неподвижности его щиколотки, крепились к прочным железным скобам, вделанным в грубые каменные плиты. Туника Конана и штаны исчезли бесследно. Наготу прикрывала лишь набедренная повязка.

Варвар изо всех сил напряг мышцы, – впрочем, без особой надежды на освобождение. Пот выступил у него на лбу, каплями усеял плечи и градом покатился по широкой груди... Но все было тщетно. Цепи не поддавались. В них не было ни малейшей слабины. Все тело северянина было натянуто так, что у него едва не рвались сухожилия.

Внезапно где-то во мраке раздался шорох одежд, и варвар услышал мужской голос:

— Он пришел в себя, госпожа. – После недолгого молчания прозвучало еще: – Слушаюсь, госпожа.

В круг света вступили двое мужчин могучего телосложения, бритоголовые и обнаженные до пояса. У одного из них поперек безволосой груди тянулся длинный след от ожога, – должно быть, какая-то жертва сумела воспользоваться приготовленным для нее раскаленным железом. Другой палач был волосатым, точно обезьяна. На круглом, неприятно добродушном лице сияла улыбка. Каждый держал в руках свернутый кнут. Без единого слова они встали по бокам от киммерийца. Изо всех сил напрягая зрение, Конан вглядывался в темноту. Кто эта «госпожа»? Кто она?

Внезапно раздался свист, – это первый кнут развернулся и хлестнул киммерийца по груди. Пока палач делал новый замах, нанес удар второй, и оставил рубец на бедре. Затем первый бич обвился вокруг щиколоток. Удары сыпались градом, и невозможно было угадать, куда придется следующий. Бичи стегали плоть, оставляя на коже горящие следы...

Конан стиснул челюсти, чтобы не издать ни звука. Он даже не решался вдохнуть полной грудью, как того требовало судорожное напряжение тела. Стоит лишь открыть рот, и стон вырвется сам по себе. Пусть сперва негромкий, но от него рукой подать до истошного крика. А затем он начнет вопить во все горло. Нет, этого не будет!

Двое палачей равномерно продолжали взмахивать бичами, пока Конан не обвис на своих цепях. Голова варвара безвольно опустилась на грудь. От пота рубцы жгло огнем, и все тело терзала невыносимая боль. Тонкими ручейками сочилась кровь.

Варвар услышал, что где-то в темноте зазвенели монеты, и тот же мужской голос произнес:

— Ты очень щедра, госпожа. Мы останемся снаружи, если вдруг понадобимся.

Затем наступила тишина. Ее нарушил лишь скрип тяжелой двери, с трудом повернувшейся на ржавых петлях и с лязгом захлопнувшейся.

Конан с трудом поднял голову. В круг света медленно вступила женщина под серой вуалью. Она молча стояла и смотрела на него.

— Ты! – прохрипел Конан. – Так значит, это ты пыталась меня убить? Ты та, кто стоит за этими глупцами из «Фесты»? И это ты оклеветала меня, чтобы бросить в темницу?

— Я и впрямь желала тебе смерти, – произнесла она негромко. Конан сощурился. Этот голос явно был ему знаком, но он никак не мог понять, кто перед ним. – Хотя, конечно, мне стоило сразу догадаться, что во всей Немедии не найдется человека, способного прикончить тебя, – продолжила женщина. – Однако то, что ты висишь здесь, на этих цепях... В этом нет моей заслуги, хотя я и радуюсь от всей души. О, да, я очень рада, киммериец.

— Кто ты такая? – требовательно воскликнул варвар.

Подняв руку, она медленно откинула вуаль. Нет, лицо ее вовсе не было обезображено болезнью! Лицо с тонкими чертами и кожей цвета слоновой кости, обрамленное копной темно-рыжих волос, ниспадавших на плечи мягкими волнами. Зеленые, как изумруды, глаза в упор взирали на Конана.

— Карела! – выдохнул киммериец.

Может, от боли он уже начал грезить? Карела по прозвищу «Рыжий Ястреб», неистовая разбойница, чья шайка орудовала на равнинах Заморы и в туранских степях! И вот она здесь, в Бельверусе, выступает как знатная дама... Нет, это попросту невозможно.

С невозмутимым видом восхитительная женщина взирала на него, а затем заговорила, с трудом сдерживая волнение.

— Я была уверена, что мы никогда больше не встретимся с тобой, киммериец. Когда я увидела тебя в тот день, в торговом квартале, то думала, что умру на месте!

— Ты встречалась с Ордо? – спросил он. – Ордо тоже здесь, и по-прежнему ищет тебя... Впрочем, должно быть, ты все знаешь сама. – Конан изобразил кривую усмешку. – Ведь он работал на контрабандистов, которыми ты заправляешь.

— Стало быть, ты знаешь и об этом? – изумилась Карела. – Нет, круглым болваном окажется тот, кто вздумает недооценивать тебя... Впрочем, и Ордо удивил меня не меньше, когда внезапно объявился в Хоршемише. Но я не стала встречаться с ним. Конечно, он был одним из самых преданных моих псов, однако были и другие люди, которые, несмотря на всю свою преданность, никак не могли позабыть, что за мою голову в Заморе и Туране назначена немалая награда. Или ты думаешь, я кутаюсь во все эти покрывала лишь ради красоты?

— Все это быльем поросло, Карела, – возразил Конан. – Наверняка там о тебе все уже забыли.

Маска ледяного спокойствия наконец дала трещину.

— Никто никогда не забудет Рыжего Ястреба! – Она взирала на него, сверкая изумрудными глазами, широко расставив ноги и сжимая кулаки. Он почти мог видеть у нее на боку изукрашенный самоцветами тулвар, как в старые добрые времена.

— Раз уж ты больше не притворяешься леди Тианой, – промолвил киммериец мрачно, – то почему тогда, во имя девяти адов Зандру, ты желаешь моей смерти?

— Почему? – привзвизгнула она в ярости и возмущении. – Разве ты позабыл, как бросил меня, обнаженную и закованную в цепи, на пути к невольничьему рынку?

— Но ведь ты сама заставила меня дать клятву, Карела, что я никогда больше и пальцем не шевельну ради твоего спасения.

— Да поразит тебя громом Деркето вместе с твоими клятвами, киммериец!

— Кроме того, у меня в кошеле было всего четыре медяка. Неужто ты думаешь, они продали бы тебя за такую цену?

— Ты лжешь! – выкрикнула она. – Я просто никогда не желала тебе повиноваться, и потому ты обрек меня на такую судьбу!

— Говорю тебе...

— Лжец! Лжец!

Конан беззвучно зарычал и сцепил зубы, не желая больше вступать ни в какие пререкания. Он не станет с ней спорить и не станет ни о чем просить. Уж на это он