В благодарность за идею АГФА пообещала предоставить мне новую пленку бесплатно. После того как и копировальная фабрика «Гайер» заявила о своей готовности безвозмездно выделить монтажную с ассистенткой, я решила рискнуть — продала украшения, подаренные мне родителями, оригинал гравюры, полученный от Фанка, — одним словом, почти все, что у меня было, заложила квартиру и в начале лета 1931 года основала первую собственную кинокомпанию — «Л. Р. Штудио-фильм-ГмбХ», став ее единственной владелицей. Несколько недель ушло на подготовку, и в июне я смогла начать поиск натуры для съемок. Режиссуру из-за недостатка средств я решила взять на себя.

В Тессине,[178] на краю долины Маджи, у подножия большого водопада прилепилась небольшая деревушка Форольо. Здесь мы и решили снимать. А в Доломитовых Альпах, в массиве Брента, я нашла гору Кроццон, названную в фильме Монте-Кристалло, на вершине которой, по легенде, в полнолуние мерцает голубой свет.

Теперь недоставало только крестьян для массовых сцен, найти их оказалось крайне затруднительно. Мне требовались лица особенные, как на картинах Сегантини.[179] Обойдя множество деревень в самых укромных горных долинах, испытывая все большее разочарование, я была близка к отчаянию. Ни один из встреченных крестьян не подходил для моего фильма.

В Боцене[180] я встретила знакомого художника и поделилась своими проблемами.

— Я знаю таких крестьян, — сказал он, — но уговорить их принять участие в съемках — дело безнадежное. Уже не один год я хочу написать кого-нибудь. Это необычные люди, они очень скромны и упрямы и ни за деньги, ни за подарки не соглашаются позировать.

Его слова вселили в мою душу почти угасшую надежду.

— Где их искать?

— Недалеко отсюда, в долине Зарна. Чтобы их увидеть, нужно в воскресенье утром поехать в небольшое местечко, Сарентино, — центр долины Зарна. Крестьяне спускаются с гор на богослужение каждое воскресенье.

В указанный день я была около церкви. До деревушки Сарентино, по-немецки Зарнтхайм, от Боцена без малого тридцать километров. Маленькие, словно вымершие улочки. В центре деревни — небольшая гостиница. Я вошла туда, чтобы понаблюдать за крестьянами, когда они будут расходиться. Напряжение было невыносимым, «сейчас или никогда!». Как они выглядят? Смогу ли я договориться с ними?

Наконец церковь отворилась, и в дверях показались первые прихожане. Я потеряла дар речи. Они выглядели так, как я их себе и представляла. Строгие, одетые в черное, аскетичные лица и суровые взгляды. Все мужчины были в больших черных фетровых шляпах — фигуры словно сошедшие с гравюр Альбрехта Дюрера!

Мое сердце бешено заколотилось, и я лихорадочно попыталась придумать, как их заполучить. Взяла «лейку» и вышла на улицу. Между тем перед церковью собрались разные группы, среди них и женщины в летах, которые также были одеты строго, во все черное. Когда я с приветствием: «Мир вам» приблизилась к группе мужчин, все они как по команде отвернулись от меня. Тогда я сделала попытку у другой группы — результат тот же самый. После того как у третьей я получила в ответ лишь выражение неприязни на лицах и увидела, как они поворачиваются спиной, пришлось наконец сдаться. Я не представляла себе, что дело окажется столь трудным. Хозяин гостиницы не слишком ободряюще поведал мне о крестьянах: «Эти люди живут абсолютно замкнуто в своих горных хуторах и еще ни разу в жизни не видели себя на фотографиях». В этом я усмотрела шанс: сфотографирую их и, может, так достигну своей цели. Незаметно мне удалось сделать несколько снимков. Я сняла номер в гостинице и осталась на несколько дней, чтобы повторить попытку. Мои старания оказались ненапрасными. Неожиданно я заметила, что взгляды крестьян стали не такими суровыми, как прежде.

Когда в следующее воскресенье несколько мужчин после церковной службы сидели в трактире при гостинице за кружкой вина, я тихонько подкралась к ним и выложила на стол снимки. Сначала никакой реакции не последовало, затем один взял в руки фотографию, стал ее рассматривать и рассмеялся. Тут заинтересовались остальные, и за столом возник оживленный разговор. Я велела принести красного вина, и лед, кажется, тронулся. Снимки и вино сотворили чудо. Я сидела с ними за одним столом и пыталась найти тему для разговора. Многие из крестьян никогда не выбирались за пределы долины Зарна и не имели никакого представления о кино.

Меня очень беспокоили съемки трудных игровых сцен, предусмотренных сценарием, например: преследование на деревенской улице, буйный праздник и некоторые драматические моменты. Осложняло дело и то, что свободное время у крестьян будет только в сентябре — до этого на них висели заботы о заготовке сена и уборке урожая. Но главное — мне поверили. Они обещали освободиться, когда я приеду сюда осенью. Тем не менее было ясно, что слишком полагаться на зарнтальцев рискованно.

В начале июня наша небольшая команда выехала из Берлина. Кроме меня в ней было еще пять человек. Наряду с Гансом Шнеебергером и его помощником Гейнцем фон Яворски в ее состав входил Вальди Траут, тогда еще молодой студент, несколькими десятилетиями позднее ставший успешным продюсером у Ильзе Кубачевски[181] в компании «Глория-фильм». Он согласился на месячный оклад в 200 марок. Я доверила ему свою скромную кассу. Пятым членом нашей команды был Карл Буххольц, хороший администратор. Он стал и мальчиком на побегушках, и мастером на все руки, умевшим находить выход из самых трудных ситуаций. Шестому — Вальтеру Римлю — предстояло снимать некоторые кадры фотоаппаратом. Он никогда этого не делал, но я не могла позволить себе нанять фотографа-профессионала.

Перед началом работы произошла еще одна большая неприятность. Выехав из Инсбрука, мы решили отправиться в Боцен через горный перевал Бреннер. Итальянские таможенники, нашедшие в нашем багаже почти 20 000 метров неэкспонированной пленки и профессиональную кинокамеру со всем, что к ней прилагается, потребовали уплаты таможенных сборов и залога, что нанесло бы нашей тощей кассе смертельный урон. Таких денег у нас не было. Объяснения, что мы снова вывезем все из Италии, таможенников не удовлетворили. Поезд продолжил путь уже без нас. Я сидела на камне в растерянности и отчаянии. Дикая ситуация — приходилось отказываться от всего, теперь, когда до цели рукой подать. Мои коллеги тоже пали духом. Отчаявшись, я решила послать по телеграфу «SOS» Муссолини, описав ему наше положение и попросив освободить от таможенных расходов. Ответ пришел всего через шесть часов. Положительный. Таможенники сделали большие глаза, а нам, счастливым, можно было ехать дальше.