При ней ситуация развернулась бы непредсказуемо. Но даже и без нее, понимая, с кем имеет дело, не знал, как помочь Славке.

– Не нужно иллюзий, Кухарчик. Мальчику не жить, – продолжая глядеть на Астапа, произнес Гюнтер.

– Шо вы такое кажете?! З розуму сышли, – испуганно вскричал Астап. – Вин сын мий! Не дам, не дозволю, – он встал между лежащим в навозе сыном и бойцами.

Выражение лица Гюнтера было спокойным, смотрел он властно, лоб разгладился и даже худое скуластое лицо наполнилось волей и величием. Гюнтер торжествовал, когда точно знал, что будет по «его».

– Ляжешь вместе с ним,– спокойно ответил он.

– Твой сын смертельно ошибся, – сказал старшина суровым, непререкаемым тоном. – Жить ему осталось всего ничего. Спасти его ты не в силах. Не отойдешь в сторону – ты тоже не жилец.

Астап побледнел.

– В-вы не зроби-итее. Я не пешка. Я патребны агент…,– залепетал он. – У мянэ сувази, – продолжал он, – Са мной трэбо лычитаться. Вы – байцы, ваша справа дзейничать, маэ – думать. Вы – руки, я – галава. До того часу, пака я не выйду на сувазь з Штолькнером, сынку я не аддам.

– Все? – спросил Гюнтер. – Ты глуп, Кухарчик, и в этом твое счастье. Только поэтому мы можем оставить тебе жизнь.

– Я… я не вразумляю… – умоляюще сказал Астап.

– Послушай меня, – строго сказал Гюнтер. – У нас мало времени. Мальчик не жилец, это не обсуждается. Будешь упорствовать, и ты – труп. Твое значение сейчас не так велико, каким оно может стать. Тебе уготовано великое будущее с великой Германией. Если не будешь дураком. Ты можешь стать руководителем Брест-Литовской унии, по военным меркам уровень генерала. А по гражданским, вообще уровень титула графа. Понимаешь перспективы? – Гюнтер удовлетворительно отметил изменения в лице Астапа. – То-то и хорошо. Понимаешь. Кем ты был? Кулак. А мы сделаем тебя графом. Настоящим. Мечтать о таком не мог, – Гюнтер похлопал бледного Астапа по плечу.

Астап молчал, опустив голову. А Славка почти перестал дышать. Его жизнь висела на волоске и этот волосок только что подрезал командир красноармейцев-немцев.

– Я не зверь, но дело серьезное. Ошибок быть не должно, – сказал Гюнтер.

– Я ни можу, разумиишь ты, я ни можу! – закричал Астап. – Разите нас абодвух!

Но Гюнтер такой самоотверженностью не восхитился, равнодушно пожал плечами:

– Гляди. Мне, что одного … что двоих. Только не будь еще глупей, чем я про тебя думаю. Чем лишиться всего, лучше потерять часть. А у тебя ведь еще есть кого терять. Жена, дочь, например.

– Не дастац тебэ моий жонки и дочи, паскуда. Руки коротки, – Астап схватил с крюка серп и нанес удар.

Гюнтер мог бы застрелить неуступчивого кулака. Он с начала разговора держал Люгер Р08 в руке в кармане галифе. Но делать этого не стал. Кухарчик имел вес среди польской шляхты и прозападно настроенных белорусов. За ликвидацию такого связного по головке не погладят, Гюнтер это понимал. Тем более, что причиной ликвидации станет его собственная ошибка. Провал группы из-за мальчишки. За такое могут самого к стенке поставить. Кухарчик – как любой славянин не нравился Гюнтеру, но убивать его, было не ко времени. Гюнтер молниеносно сделал шаг к Астапу, когда тот только замахнулся, ловко заблокировал левой рукой его запястье, ударил носком сапога в голень, крутанул руку Кухарчика с серпом рычагом руки вовнутрь и надавил на запястье. Астап взвыл от боли и выронил серп. Увидев, что бойцы вскинули винтовки, Гюнтер знаком остановил их.

– Решай, Астап. У меня торосы разводить времени нет. Желаешь умереть – умрешь. Хочешь жить – живи. Скоро свершится событие, после которого твоя жизнь и жизнь твоей семьи изменится. Ты не только отомстишь русским, но и получишь всё, что пожелаешь. Великий рейх умеет ценить своих героев. Только служи верно, – процедил сквозь плотно сжатые зубы Гюнтер.

– Яяя. Неее мооожжжууу, – простонал Астап, хватаясь свободной рукой за солому, перемешанную с навозом.

– Я же сказал. Я – не зверь. Тебе делать ничего не придется. Ну…– Гюнтер вывернул запястье еще сильнее.

– Аааа, – закричал Астап и, подняв глаза, посмотрел на Славку.

Тот лежал, не шевелясь, будто действительно мертвый.

– Прости, сынку, – только и смог сказать Астап.

Гюнтер рывком поднял Кухарчика-старшего.

– Ты все правильно сделал. Не забудь. Ровно в семь, – сказал Гюнтер.

Кухарчик стоял между сыном и Гюнтером, но уже как-то рассеянно, без прежней горячности. Потирал ушибленную руку. Вдруг он спросил:

– Но… но шо я кажу жонке, Лизе?

Голос его прозвучал упавшим, неживым, будто ужас предстоящего растерзал в нем плоть, разъел сердце кислотой.

Гюнтер отмахнулся:

– Все проходит, все забывается. А в той жизни, которую получит дочь «графа», ей некогда будет думать о прошлом. Впрочем, ей совершенно не зачем знать. Завтра будет много исчезнувших детей. Тебя никто не обвинит в этом.

Астап зарыдал.

– Бог сведка, шо я магу зробить? – вознес руки Астап и сделал шаг в сторону от сына.

***

21 июня 1941 года, 16.30, ОПАБ № 18.

Странное дело произошло с Маминым за тот час, пока они с лейтенантом обходили позиции батальона. Мамину раньше не приходилось видеть вырытые окопы и траншеи, соединяющие переходы, бетонные ДОТы, ощетинившиеся стволами орудий и пулеметов. У Алексея обострились зрение и слух, он стал присматриваться к мелочам и прислушиваться к тому, что обычно пролетало мимо ушей. Батальон неторопливо занимался положенными ему делами, а вокруг стояла оглушающая тишина. Стояла тишина, но Мамину казалось, что он слышит звуки и голоса, которые распознать не может.

Перед штабом батальона, куда привел его лейтенант, Мамин обратил внимание, что перешел с Соколом на «ты», а лейтенант продолжал «выкать». Этот «неудобняк» нужно было разрешить.

– Послушай, Захар. Давай мы на «ты» перейдем. Все равно собьемся. Разница в возрасте у нас не так уж велика.

– Давай,– согласился лейтенант.

Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревянных бараках. В одном из них находился штаб батальона. Рядом с ним узел связи. Штаб представлял собой помещение в одну комнату, углубленное на метр в землю. Освещением служила лампочка «Ильича», висевшая посередине. Было довольно тускло, но Алексей смог рассмотреть, что в центре стоит наспех сбитый из досок стол, а с двух его сторон скамейки. В комнате находилось человек восемь. Шло оперативное совещание.

После обычного приветствия и краткого знакомства, Сокол с Маминым заняли свободные места с краю. Начальник штаба, кряжистый мужик с прямой военной осанкой и длинными руками, делал доклад. Захар, пользуясь моментом, тихонько пояснил, кто находится на совещании. В центре сидел командир 18-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона майор Бирюков,