Послышались шаги по дощатому полу, и занавеска на стене напротив входной двери сдвинулась в сторону. Появившийся из-за нее низкорослый человечек в темном костюме потирал ладони, будто посетитель оторвал его от мытья рук. Вытянутое бледное лицо обрамляли коротко подстриженные волосы, тронутые сединой. Улыбка открывала кривые зубы, при виде которых у любого ортодонта закапали бы слюнки в предвкушении большой работы.

— Доброе утро, сэр, — произнес он, и его акцент сразу заставил Лэнга вспомнить знаменитого Дживса[59]. — Я могу что-то предложить вам, или вы просто гуляете?

— Мистер Дженсон? — спросил Лэнг.

Глаза владельца магазина странно сверкнули, как будто он думал, не стоит ли удрать через запасной выход. Рейлли был готов поручиться, что мистер Дженсон постоянно держит своих кредиторов в напряжении.

— А вы, простите, кто? — осведомился хозяин, пожалуй, более задиристым тоном, чем того требовал обычный разговор.

Лэнг улыбнулся, стараясь придать лицу самое дружелюбное выражение, на какое был способен.

— Просто человек, нуждающийся в информации.

— Какая же информация вам требуется? — Напряжение в голосе Дженсона прозвучало еще заметнее.

Лэнг окинул восхищенным взглядом высокий комод, провел ладонью по передней стенке ящика, сработанного из красного дерева, инкрустированного другим, атласным. Потом он вынул из кармана сложенный листок с ксерокопией полароидного снимка и аккуратно расправил его на мраморной поверхности комода.

— Не могли бы вы рассказать мне, откуда к вам попало вот это?

Дженсон даже не пытался скрыть облегчения, которое испытал оттого, что Лэнг оказался не судебным приставом или кем-нибудь еще в таком роде.

— Насколько я помню, из какого-нибудь дурацкого поместья или с распродажи имущества. Если вы увлекаетесь религиозной живописью, то можете не рассчитывать раздобыть там что-нибудь еще в таком роде.

— Я адвокат, — объяснил Лэнг, не снимая ладони с прохладной мраморной доски, на которой лежал листок с копией маленькой фотографии. — Одному из моих клиентов очень важно установить происхождение этой картины.

Дженсон рассматривал снимок, и выражение его лица постепенно менялось. Он сделался похож на лису, принюхивающуюся к курятнику.

— Я не веду архива. Места, знаете ли, не хватает. Нужно покопаться в книгах, где зафиксированы проданные вещи. На это требуется время. Надеюсь, вы меня понимаете.

Лэнг отлично все уразумел.

— От имени клиента я, конечно же, заплачу вам за потраченное время.

Дженсон вновь улыбнулся, наградив Лэнга зрелищем своих зубов, похожих на готовый упасть забор.

— Все будет сделано. — Он извлек из кармана часы на цепочке и взглянул на стрелки. — Да, после ланча. Загляните часа через два, ладно?

5

Лондон, Сент-Джеймс. Через полтора часа

Ланч, который Лэнг взял навынос, небрежно завернув еду в газету, состоял из куска рыбы и чипсов. Конечно, нетрудно было бы найти еду и получше, но этого заняло бы гораздо больше времени. Теперь оно освободилось, и его нужно было как-то убить. Он вытер жир с подбородка тонкой бумажной салфеткой и направился к находившемуся поблизости Берлингтон-хаусу, зданию Королевской академии искусств, где, совершенно ничего не понимая, полтора часа рассматривал выставленные там произведения абстрактного искусства.

Насколько Лэнг мог судить, на выставке были представлены два направления. Во-первых, «нашлепочники», которых отличало то, что работали они, швыряя краски куда-то в сторону холста или той поверхности, которая его заменяла. Краски расплескивались и растекались, образуя силуэты, форма и расположение которых определялись исключительно центробежной силой и земным притяжением, но никак не замыслом творца. Второе направление представляли «размазчики», усеивавшие холст случайным набором больших и малых пятен, затем превращавшие их в завитушки, линии и прочие фигуры до тех пор, пока изображение не утрачивало хоть какие-то поддающиеся осмыслению очертания. Еще имелись истинные авангардисты, раскрашивавшие свои холсты каким-то одним беспримесным цветом.

Почти все работы изрядно походили на те произведения, которые Джефф в возрасте трех лет создавал, размазывая руками краски по бумаге.

Джефф и Джанет. Последние дни Лэнг сосредоточился на поисках убийц, а не на размышлениях о той пустоте, которая образовалась в его жизни после их гибели. Кулаки Рейлли стиснулись сами собой. Видит Бог, он должен отыскать этих неведомых «их» и отомстить.

Похожая на учительницу женщина с седыми волосами, аккуратно собранными валиком, испуганно взглянула на него и поспешно удалилась, по пути еще пару раз оглянувшись, чтобы удостовериться в том, что этот странный тип не гонится за нею. Лэнг с запозданием сообразил, что произнес последние слова вслух.

Убедившись, что он не такой уж ценитель искусства и современная живопись недоступна его разумению, Лэнг перешел в скульптурную галерею к рельефам Микеланджело. Как же они были хороши! Особенно после абстракционистов.

Когда Лэнг вышел из музея и направился в сторону Олд-Бонд-стрит, дождь прекратился. Небо немного просветлело, намекая на то, что рано или поздно на нем появится солнце. Прохожие закрыли зонтики и опирались на них, как на трости, или несли под мышкой.

Снова звякнул дверной колокольчик. Лэнг опять остановился, разглядывая мебель, в ожидании, когда же из-за портьеры появится Дженсон. У большинства предметов были заметны следы машинной обработки дерева, предательски выдававшие поздние копии, изготовленные по большей части в минувшем столетии. Похожее на рыбий скелет кресло в стиле Савонарола[60]наводило на мысль о фабрике 1920-х годов, а не о флорентийских мастерах XV века. Да и когтистые лапы столика под ирландский чиппендейл[61]— этот стиль вошел в моду в 1950-х годах — никак не мог сделать даже самый искусный ремесленник XVIII века. Слишком уж тщательно и одинаково все было вырезано.

Впрочем, эта игра быстро надоела Лэнгу. Он посмотрел на часы и убедился в том, что ждет уже десять минут. Дженсон должен был услышать звонок. Но вдруг у него серьезный телефонный разговор?