Поэтому, если смогу, я отыщу вам третьего брата, который возьмёт на себя третью часть битвы и всех приготовлений. Скажу вам больше: я уже видела подходящего юношу, но он ещё не пришёл ко мне и придёт не скоро. Пока что он бродит по миру без всякой цели. Я покажу вам его в своём зеркале, чтобы вы сразу же узнали его, когда он постучится к вам в дверь. Если он согласится разделить ваше бремя, научите его всему, что знаете, а он с лихвой отплатит вам — сначала песней, а потом и делом».

Она открыла дверцу необычного старинного шкафчика, стоявшего тут же в комнате, и на её внутренней стенке обнаружилось выпуклое овальное зеркало.

Мы долго вглядывались в него; наконец, в нём отразилась та самая комната, в которой мы стояли, но себя мы почему–то не увидели, а у ног старухи лежал какой–то юноша и плакал навзрыд.

«Этот юнец ничем нам не поможет, — досадливо проговорил я. — Он же плачет!»

Старуха улыбнулась.

«Вчерашние слёзы наутро оборачиваются силой», — сказала она.

«Хм–м… — задумчиво протянул мой брат. — Помнишь, как однажды ты плакал над убитым орлом?»

«Это потому, что он был очень похож на тебя, братец, — ответил я. — Но мои слёзы были слезами стыда и раскаяния; быть может, слёзы этого юноши куда лучше и благороднее моих».

«Подождите немного, — промолвила женщина. — Если я не ошибаюсь, однажды он заставит вас плакать до тех пор, пока ваши слёзы не высохнут навсегда.

Ведь слёзы — это единственное лекарство от рыданий и плача. И может быть, это лекарство действительно понадобится вам перед тем, как выйти на бой с великанами… А теперь ступайте к себе башню и ждите, пока он придёт».

Такова наша история. И если ты согласен, мы научим тебя ковать, вскоре ты сделаешь себе доспехи, и мы будем вместе сражаться, вместе трудиться и любить друг друга больше всех на свете. И конечно же, ты будешь петь нам, верно?

— Буду, если смогу, — ответил я. — Ведь я пою лишь тогда, когда во мне пробуждается сила песни. А она появляется сама по себе, я над ней не властен. Но почему–то мне кажется, что если я буду усердно трудиться, то и песня не заставит себя ждать, чтобы работа шла лучше и живее.

На том мы и порешили. Больше братья ничего от меня не требовали, а мне и в голову не пришло обещать им что–то ещё. Я поднялся и скинул с себя плащ.

— С мечом обращаться я умею, — сказал я. — Только вот мои руки… Мне стыдно, что ваши ладони так почернели и огрубели, а мои ещё совсем белые и изнеженные. Но ничего, от этого позора скоро не останется и следа.

— Нет, нет, на сегодня работа закончена, — засмеялся старший брат. — Да и отдых нужен человеку ничуть не меньше, чем тяжкий труд. Принеси–ка нам вина, братец; сегодня твоя очередь накрывать на стол.

Пища была самой простой, но вино оказалось отличным, так что мы ели и пили от души — прямо здесь, рядом с горном и наковальней. За ужином они рассказали мне всё, что я пока не успел услышать. У каждого из братьев в сердце жило неколебимое убеждение, что грядущая битва принесёт ему победу, но будет стоить ему жизни; а так оба они могли бы жить ещё долгие годы.

Каждый из них страдал по–своему. Пока они работали подмастерьями у оружейника в городе, чьи мастера славились своей работой по стали и серебру, старший брат полюбил одну девушку. По рождению она не годилась в невесты наследному принцу, но её семья никогда не выдала бы её замуж за простого подмастерья. Надо сказать, что он и не пытался добиться её расположения, раскрыв ей правду о своём происхождении; просто в нём самом было столько благородного, зрелого мужества, что в его присутствии никто и никогда не думал, беден он или богат, знатен или нет — так, по крайней мере, говорил его брат. Конечно же, девушка не могла не полюбить его в ответ. Прощаясь, он поведал ей, что его ждёт опасная стезя, и когда он исполнит своё предназначение, то либо вернётся, чтобы взять её в жёны, либо погибнет, не уронив своей чести.

Младший же брат горевал из–за того, что если оба они погибнут, их бедный отец останется совсем один. Он любил старого короля так нежно, так преданно, что человек, не ведающий подобных чувств, наверное, счёл бы их неумеренными и нелепыми. Старший сын любил его не меньше, но младший думал об отце чаще и больше хотя бы потому, что его сердце было свободно от иных мыслей и забот. Дома он почти не отходил от короля и с годами всё чаще ухаживал за ним во время недугов приближающейся старости. Он никогда не уставал слушать рассказы старика о подвигах его молодости, продолжал твёрдо верить, что его отец — самый великий и замечательный человек на всём белом свете, а его заветнейшей мечтой было вернуться к отцу победителем, везя с собой доспехи одного из ненавистных великанов. Но оба брата страшились, что мысль о неизбежном одиночестве двоих самых дорогих им людей напомнит о себе в самый решающий момент и поколеблет их самообладание, без которого о победе нечего было и думать. Ведь пока они действительно ни разу не участвовали в настоящем сражении.

«Так, — подумал я. — Теперь мне понятно, какую службу способен сослужить им мой дар». Сам я смерти не боялся, потому что жить мне было, в сущности, не для чего. Битва страшила меня только потому, что от её исхода зависела не одна судьба. Однако я решил, что буду упорно трудиться вместе с братьями и вскоре стану хладнокровным, быстрым и сильным воином.

В трудах и песнях, разговорах и прогулках, в дружеских поединках и братской помощи время пролетало незаметно. Я решил, что не стану выковывать для себя такие же тяжёлые доспехи, потому что был далеко не таким крепким, как мои названые братья, и больше полагался на ловкость и быстроту движений, меткость глаза и уверенность руки. Поэтому я начал мастерить для себя кольчугу из стальных пластин и колец. Конечно, работа была кропотливая, но она всё равно нравилась мне больше, чем изматывающее махание тяжёлым молотом. Братья во многом мне помогали — и сначала, и потом, когда я кое–чему научился и уже мог работать в одиночку. Они готовы были немедленно бросить всё, чтобы прийти мне на помощь. Как и обещала им мудрая старушка, за это я пытался отплатить им песнями, и они пролили немало слёз, слушая баллады и печальные старинные мелодии, какие поют у нас на погребальных пирах. Но больше всего братья любили две баллады, которые сочинил для них я сам. Во многом мои песни уступали другим, особенно тем, которые я услышал от древней и доброй хозяйки таинственной хижины; но ведь людям всегда больше нравится то, что говорит прямо к их сердцу.

I

На престоле король восседает

В золотых и багряных шелках.

Седина ему кудри венчает,

А корона блистает в руках.

Сын единственный в залу входит,

Благородной сталью звенит,

Смелый взгляд к королю возводит,

Поклонившись, ему говорит:

«Дай мне силы, отец, на сраженье,

На победу в полях чужих

И даруй мне благословенье

Из родительских рук своих».

Старый рыцарь с улыбкой слабой