Непогода победила. Он влез в холодное, но зато непродуваемое нутро повозки, хозяин крикнул извозчику, и попутчики двинулись дальше.

— Меня зовут Биньямин Голдберг, а вы, если не ошибаюсь, Барух Спиноза?

— Предпочитаю именоваться Бенедиктом. — Спиноза зашелся в мелком, сухом кашле.

— О-о, вижу, Бог не помог вам избежать чахотки.

— Я не знаю никого, кого бы Бог от чахотки спас.

— И в обиде на него несете издателю «Теолого-политический трактат», в котором утверждаете, что Бога нет совсем?

Спиноза насторожился. «Откуда он вообще может об этом знать?» — подумал философ. Имя Голдберга было смутно знакомо, видимо, тот самый богач, который скупил несколько крупнейших банков.

Увидев испуг на чахоточном лице, Голдберг улыбнулся.

— Меня не стоит бояться. А вот других — быть может. Де Витт картезианец, среди оранжистов преобладают кальвинисты, вокруг множество католиков и лютеран, а наши соотечественники — иудеи. И вы хотите восстановить их всех против себя, утверждая, что Бога нет совсем никакого, ни христианского, ни иудейского, ни исламского, ни даже Единого? Вы смелый до безрассудства человек.

— Я опубликую трактат анонимно.

— И будете уверены, что никто не догадается, кто автор?

Спиноза пожал плечами. Он был из тех, для кого истина, в его собственном понимании, была важней доводов инстинкта самосохранения и здравого смысла.

— А если, не сходя с места, я докажу, что Единый Бог есть?

— Не верю.

— Посмотрите сюда.

Банкир протянул ему бинокль с электронно-оптическим усилителем и сказал вознице притормозить.

Спиноза, считавший себя незаурядным специалистом по оптике, посмотрел в бинокль в сторону Схевенингена и оцепенел. Не только рыбацкие баркасы, вытащенные на берег, были видны в мельчайших деталях, он рассмотрел в море караку, которая и в солнечную погоду с такого расстояния виделась бы точкой. Прибор не только приближал наблюдаемые объекты, как хороший телескоп, он очищал изображение от дождевой ряби, все предметы выглядели гораздо ярче и контрастнее.

Придя в себя, Спиноза залез в повозку, вернул бинокль владельцу и упрямо возразил:

— От того, что вы дали мне прибор, устройство которого мне непонятно, я не признаю существование Бога.

— От вас никто не ждет никаких моральных жертв. Все мы живем в мире, подчиняясь силам и законам, которые сильнее нас. Камень падает вниз, сверкает молния, свирепствует ураган, лето сменяет весну. Можно назвать все Божьим промыслом, объяснить волей Аллаха, явлениями природы. Или, как вы утверждаете, движением субстанции. Для нас, сторонников Единого, все это от него, поэтому каждый, думая о любом из божеств, силах природы или великом непознанном нечто, обращается, в конце концов, к тому же Единому. Поэтому проявляем терпимость к сторонникам любых учений.

— Хороша терпимость, когда вы уничтожили папу и кардиналов. С такой же веротерпимостью инквизиция убивала евреев.

— Не надо путать. Папа, а затем парижский кардинал прокляли нас. И тот, и другой призывали к уничтожению пророка и сторонников Единого. Фанатики истребили многих из них, были покушения на «святого», но Единый его хранил. Людовик организовал против нас два крестовых похода. Не подставили вторую щеку, потому что вместе со щекой нам отбили бы и голову. Получается око за око, зуб за зуб. Кстати, Бенедикт, вы много кашляете и много курите, у вас все пальцы и зубы желтые.

— Конечно, — не ожидал такого поворота философ. — Табак — единственное известное мне надежное средство от грудной жабы.

— Какой поц сказал вам такую глупость? Присоединяйтесь к нам, эту болезнь мы вылечим быстро.

— Чем же вы лучше? Демонстрацией веротерпимости и странных приборов? Обещать горазды все. Гаагский пастор предлагал мне принять лютеранство и избавить меня от болезней постом и молитвой.

— Первое. Верьте или не верьте во все, что вам угодно, это ваше дело. Второе. Своим адептам Единый дает главное — информацию. В том числе — как вылечить кашель или изготовить такой прибор. Дальше человек решает сам, никто не отбирает свободу воли. Третье. Если вы таки да, принимаете мое предложение, я обеспечу ваше лечение и приглашу в Париж в Академию наук. Там получите новые знания и широкое поле деятельности. Не захотите, возвращайтесь и живите себе, пока табак и абразивная пыль от линз снова не разрушат ваши легкие.

Спиноза не сказал ни да, ни нет. Он вышел из повозки, кашляя и прижимая к себе драгоценную рукопись. Слишком дорого он завоевывал себе свободу от религиозных догм, чтобы продаться новой радикальной группе.

Историческое заседание Государственного Совета Франции происходило в предместье Парижа в бывшем королевском дворце. Кроме советников пророка, в состав Совета вошли наиболее авторитетные и доверенные французы — Кольбер, Вобан, Савари, Лувуа, а также парижский папа церкви Единого Бога Жан Пернье и глава Французской Академии наук Христиан Гюйгенс. С присущей ему профессиональной элегантностью председательствовал «святой» Клинтон.

Хотя над Версалем развевалось двузвездное знамя, интерьеры еще хранили на себе королевскую символику. Мебель, гобелены, портьеры то там, то здесь показывали миру золотые на голубом королевские лилии прежнего хозяина.

Миссионерам дворец не нравился. Он был вычурно красив, но не комфортабелен. Расположен в пригороде. Залы интенсивно отапливались, но все равно было неуютно от бесчисленных сквозняков. Не хватало элементарных удобств и помещений для гигиены. Со временем предстояло переоборудовать под главную правительственную резиденцию какой-нибудь из дворцов в центре города, тот же Пале-Рояль или Лувр, а Версаль превратить в музей.

Но чего не отнять у королевского дворца, так это просторности помещений. В зале присутствовали все находившиеся в Париже иностранные дипломаты, главы провинций и сливки знати, и еще оставалось приличное место.

Благословив от имени Единого Бога всех присутствующих, от чего послов христианских стран передернуло, «святой» Клинтон даровал Франции и миру Конституцию Республики, кадровые назначения и благую весть о предстоящем вознесении на небеса.

Конституция чохом отменяла все прежние эдикты, ордонансы и прочие королевские волеизъявления, оставив в силе из всего предшествующего только распоряжения самого пророка. Конституция провозглашала страну республикой с единственным коллегиальным органом власти, исполнительным и законодательным в одном флаконе, который будет избирать президента. Иные формы демократии предполагалось ввести, когда наступит прекрасное светлое будущее. Состав Совета и кандидатуру первого президента пророк утвердил лично от имени Единого Бога, далее Совет сам будет инкорпорировать новых членов. Глав провинций — губернаторов — также назначает Совет, их выборность, естественно, тоже отнесена в далекое светлое завтра.