Улла схватилась за дверной косяк, не позволяя ногам-предателям вести ее обратно. Оглянулась. Ученик прорицателя с едва заметной усмешкой поставил колокольчик в шкаф, прервав его жуткое звучание. Улла почувствовала, как мускулы расслабляются, боль уходит. Юноша закрыл стеклянную дверцу шкафа.

– Мне пора, – сказал он. – Меня ждет своя война, долгая война. Я, как и ты, не совсем человек, и жизней у меня впереди много. Подумай над моим предложением, – тихо прибавил ученик прорицателя. – Нет такой магии, которая бы заставила их полюбить тебя.

Такая магия есть, хотелось возразить Улле, только ей она не под силу.

Она развернулась и побежала прочь. На крутых ступеньках споткнулась, но успела схватиться за перила и удержалась на ногах. Едва вздохнув, понеслась дальше – к морю, так нужному ей сейчас, к Сигне. Однако Сигне не оказалось ни в комнате, ни в саду.

Наконец Улла отыскала подругу в музыкальной галерее. Положив голову на плечо смертной девушки, Сигне слушала игру молодого музыканта на серебряной арфе. При виде Уллы она вскочила со своего места.

– Что стряслось? – обеспокоенно спросила Сигне. Взяв Уллу за руки, она вывела ее на каменный балкон. – Что, что такое?

Далеко внизу волны разбивались о берег. Соленый бриз разметал волосы Уллы. Она стояла молча и лишь тяжело дышала.

– Улла, прошу тебя! – взмолилась Сигне. Она потянула Уллу за рукав и усадила на мраморную скамейку, ножки которой были вырезаны в форме резвящихся дельфинов. – Отчего ты плачешь?

Но теперь, когда рука Сигне тепло обнимала ее плечи, что могла сказать Улла? Если Сигне отшатнется от нее, выкажет хоть малейшее отвращение, она этого не вынесет. Ее сердце будет разбито.

– Сигне, – начала она, вперив взгляд в синюю гладь океана. – Что, если… слухи обо мне оказались бы правдой? Что, если я сильдройра лишь наполовину, а на другую половину – смертная? Дрюсье. Ведьма.

Сигне недоверчиво рассмеялась.

– Не глупи, Улла! Никто и никогда в это не верил. Те, кто так говорил, были обычными злыми детьми.

– Так ты не хочешь отвечать?

– Ох, Улла, Улла, – мягко пожурила Сигне, укладывая ее голову себе на колени. – Что за блажь взбрела тебе в голову? Откуда эти горькие слезы?

– Сон, – пробормотала Улла. – Мне приснился дурной сон.

– Всего-то? – Сигне принялась тихонько напевать умиротворяющую мелодию, вплетая ее меж фальшивых нот арфиста.

– Ответь мне, – настойчиво прошептала Улла.

Сигне ласково провела рукой по шелковым волосам подруги.

– Да будь ты хоть наполовину человеком, наполовину жабой, мне неважно. Ты – моя неудержимая Улла. Всегда была и будешь.

Так они сидели еще долго; музыкант перебирал струны арфы, Улла плакала, а над вечной, неизменной равниной моря носился холодный ветер.

* * *

Вечером Улла не пошла на ужин вместе с Сигне и вместо этого отправилась к утесам, а затем углубилась в лес, где ветерок качал ветви сосен, и они как будто бы шептали: «Ш-ш-ш, тише, тише». Платье Уллы измялось, туфли были испачканы травяной зеленью, в душе царило смятение. Она могла бы уехать с учеником прорицателя – своим братом, увидеть родную мать. Но ведь это означает навсегда расстаться с морем? На берегу сильдройрам дозволено находиться три месяца и не более. Чем дольше они задерживаются на суше, тем сильнее рискуют обнаружить перед смертными свою магическую силу или связать себя узами, разорвать которые будет непросто. Именно поэтому три месяца длится действие чар, наложенных на хвосты и жабры. Возможно, на Уллу эти правила не распространяются, поскольку она сильдройра только наполовину, но кто знает?

И будет ли ее жизнь на суше безопасной? Пускай сильдройры считали Уллу не такой, как все, и даже сторонились, однако, по крайней мере, ее магический дар был им понятен. Ученик прорицателя, напротив, говорил, что люди относятся к магии с опаской. При этом он даже не догадывался, на какие чудеса способна ее песнь. Внутреннее чутье подсказывало Улле, что, пожалуй, лучше ему этого и не знать.

Улла вспомнила о составляющих элементах заклинания и поежилась. Она не сможет дать Роффе и Сигне то, чего они хотят. Никто на свете не сможет.

Однако же, когда она встретила принца в саду и передала ему слова ученика прорицателя, он не повесил головы и не признал поражения. Роффе принялся напряженно ходить туда-сюда, топча сапогами сочную зелень.

– Это вполне осуществимо.

Улла села на траву в тени ольхи.

– Нет, не осуществимо.

– В дворцовых тюрьмах полно преступников – убийц, которых так и так ждет виселица. Мы не причиним никому вреда.

На эту ложь Улла покупаться не собиралась.

– Нет.

– Тебе не придется марать руки. – Роффе опустился перед ней на колени, словно в мольбе. – Только сплети чары, и все.

И все? Можно подумать, это так просто!

– Роффе, я не могу.

Он положил руки ей на плечи.

– Я всегда был твоим другом, Улла, правда? Неужели я тебе совсем безразличен?

– Нет, не безразличен. Настолько, что я хочу удержать тебя от злодейства.

– Представь, как изменится наша жизнь. Только подумай, чего ты могла бы добиться! Вместе мы выстроим новый дворец, новый концертный зал. Я сделаю тебя придворной певицей, ты соберешь свой собственный хор!

Мечта, которую Улла лелеяла так долго… Для нее нет места ни на земле, ни в море, но Роффе открывает перед ней дверь. Предоставляет возможность выковать мир заново. Иметь в распоряжении хор – все равно что иметь собственную армию. И тогда никто уже не осмелится бросить ей вызов.

Стремление к цели настойчиво скреблось и царапалось в душе Уллы, точно зверек с когтистыми лапками. Почему нет? Почему нет? – твердил тоненький голосок. Безопасность, почет, шанс вознестись к величию. Каких высот мастерства она достигнет, какую музыку будет создавать! Ее ждет блестящее будущее… если только она пойдет на риск и заплатит кровавую цену.

– Нет, – сказала Улла, нащупав внутри прочную якорную цепь. Главное теперь – удержаться. – Я не пойду на эту сделку.

Роффе нахмурился. Несколько недель, проведенных на солнце, позолотили его кожу, высветлили волосы. Внешне он напоминал капризного кудрявого мальчугана, готового броситься на пол в приступе истерики.

– Чего ты хочешь, Улла? Назови свое желание, и я его исполню.

Она почувствовала страшную усталость, закрыла глаза.

– Я хочу домой, Роффе. Хочу ощутить покой воды, ее вес. Хочу, чтобы ты отказался от этой затеи и перестал до смерти пугать Сигне.

Последовала долгая тишина. Когда Улла наконец взглянула на принца, тот покачивался на каблуках и наблюдал за ней, слегка наклонив голову набок.

– Я мог бы сделать Сигне моей королевой, – изрек он.