* * *

Несмотря на туманные угрозы ученика прорицателя, пока что Улла чувствовала себя счастливой. Как и другие сильдройры. Каждый развлекался по-своему: Роффе предавался всем возможным порокам, Сигне страдала, но глушила боль, утешаясь с вереницей человеческих любовников. Улла тоже получала наслаждение, но иначе: удалялась в лесную глушь, подальше от нетерпеливого стука ретивых сердец, туда, где зеленые сосны поднимались, точно стены величественного собора, а воздух был напоен запахом теплой смолы. Она наблюдала за оленями и бобрами, пачкала губы ягодным соком, провожала солнце на закате и смотрела, как утром оно вновь встает, чтобы расцветить мир.

По вечерам она вместе с остальными веселилась на пиршествах; видела, как терзается Сигне, как очаровывает всех подряд Роффе и каким вниманием пользуются пятеро его златовласых братьев. Красота, открывшаяся в Улле на земле, приносила ей драгоценности и любовные поэмы. Под дверями своей комнаты она находила букеты цветов, а один раз даже получила предложение руки и сердца. Прекрасную русалку ничто не трогало, беспрестанное восхищение смертных утомляло, но в их глазах эта холодность лишь делала ее еще более привлекательной.

Улла часами сидела в опустевшем бальном зале и слушала музыку, исполняемую людьми; смотрела, как их пальцы перебирают струны лютни и водят смычком; отдавалась на волю ритмичного боя барабанов, пока не прозвучит последняя нота. В легендах рассказывалось об инструментах, зачарованных сильдройрами, – подарках тем смертным, которые удостоились их благосклонности. О кастаньетах, что придавали танцору грации, и арфах, что играли сами по себе, стоило смазать струны кровью… Для Уллы же не существовало ничего, кроме музыки.

Иногда по ночам, когда Сигне не утешалась в объятьях любовника, она приходила в комнату Уллы, и девушки шутливо возились под простынями, сплетая ноги и руки, смеясь и согревая друг друга. В такие ночи Улле не снились отец с матерью, хищная улыбка ученика прорицателя или холодное безмолвие синей морской глубины.

Однако со временем пылкость Роффе остыла, а его братья сделались недоверчивыми и скрытными. Принцы реже развлекались в компании земных девиц и проводили много времени в Башне прорицателей. Улла знала: они роются в книгах, пытаясь изучить магию смертных, ищут подарок для отца, который навсегда изменит их судьбы.

Чем сильнее мрачнел Роффе, тем более капризной и непредсказуемой становилась Сигне. Она постоянно накручивала свои рыжие локоны на беспокойные пальцы и нервно кусала губы, пока на них не выступали крохотные рубиновые капельки крови.

– Прекрати, – в постели шептала ей Улла, промокая кровь рукавом своей ночной сорочки. – Твои терзания ему не помогут. Он что-нибудь придумает, время еще есть.

– И как только придумает, сразу призовет тебя.

– Нас обеих.

– Но песнь сочиняешь ты, – Сигне прижалась жарким лбом ко лбу Уллы. – Ты ему нужна.

– Сильную песнь мы сможем спеть лишь вместе.

Из глаз Сигне полились слезы, голос дрогнул.

– Когда он поймет, каким великим даром ты наделена, то захочет на тебе жениться, а я останусь ни с чем.

Улла прижала подругу к груди, жалея, что не может вытрясти из ее головы эти глупые мысли. Ни одна из них не годится в принцессы, сколь бы ни сильна была магия их песен.

– Я никогда не предам тебя. И я не желаю выходить за него замуж.

Сигне горько рассмеялась в темноте.

– Он принц, Улла, и всегда получает то, чего хочет.

* * *

Тонкие пальчики Сигне словно запустили стрелки невидимых часов: на следующий же день Роффе подошел к Улле. Их разговор произошел вечером, на террасе с видом на сады, после неспешного раннего ужина, на который подали рулет из птицы с каштанами под апельсиновым соусом. Кувшины с охлажденным мараскином уже опустели, слуги убирали со стола, а люди и сильдройры дремали в беседках, густо увитых зеленью, либо резвились в лабиринте из живой изгороди.

Улла стояла на краю террасы, смотрела вдаль и слушала жужжание пчел. В ее сознании уже выстраивалась мелодия песни, которая превратит часть подводного сада, возведенного ею и Сигне для королевской семьи, в похожий лабиринт с бассейном в центре. Разумеется, это будет лишь обман зрения, копия земных фонтанов, но все же, если встроить в мелодию сильный образ, то в бассейне заплещется рыбка.

– Я хочу преподнести отцу что-нибудь наподобие тигра, которого подарил Рундстром, – заявил Роффе, облокотившись на перила рядом с Уллой. – Например, коня. Или огромную ящерицу, если такая найдется.

Подаренный королю тигр вошел в историю, однако повторить чудо было непросто. Сухопутного зверя требовалось заколдовать так, чтобы он дышал под водой, выдерживал холод и подчинялся хозяину. Тигр Рундстрома прожил в море чуть меньше года – достаточный срок для того, чтобы на трон взошел средний сын короля.

– Тебе нужно что-то более впечатляющее, – промурлыкала Улла, нежа под солнцем обнаженные плечи, – иначе твой подарок будет выглядеть жалким подражанием.

– Калле и Эдвин уже сделали свой выбор – во всяком случае, так они говорят. А я все еще сомневаюсь. Подарить эликсир силы? Птицу, поющую под водой?

Улла насмешливо фыркнула – эту манеру она переняла у людей.

– Да какая разница? Зачем тебе вообще быть королем?

– Уж кто-кто, а ты должна бы меня понимать.

Неугомонная Улла. Возможно, она его и понимала. Песнь соединила двух одиноких девушек узами дружбы. Внимание принца позволило выделиться. Что даст этому принцу корона?

– Ты хочешь все оставшиеся дни проводить на заседаниях совета? А ночи – в нескончаемых ритуалах? – Улла слегка толкнула Роффе плечом. – Да ты раньше полудня не просыпаешься.

– Для государственных дел есть советники.

– Король не может во всем полагаться на советников.

– Король ни перед кем не склоняет головы, – промолвил Роффе, устремив взгляд на что-то, чего Улла не видела. – Король сам выбирает свой путь. Свою жену.

Улла неловко переступила с ноги на ногу. На мгновение ей захотелось стать невесомой, нырнуть в соленые объятья моря. Неужели принц собирается сделать ей то самое предложение, которого страшилась Сигне?

– Роффе… – начала она.

Словно уловив ее смущение, он продолжил:

– Король сам подбирает свиту. Назначает придворных певцов.

Как все просто у принцев! С какой легкостью они говорят о том, чего не вправе решать. И все же, когда Роффе склонил к ней голову, точно собираясь прошептать на ухо нежные слова, в душе Уллы невольно всколыхнулось заветное желание.

– О, я мог бы возвысить тебя, Улла. Больше никто не посмел бы говорить дурное о твоем происхождении или непутевой матери.

Улла вздрогнула, как от пощечины. Знать, о чем думают окружающие, – это одно, а услышать – совсем другое.