Как бы мне хотелось, чтобы время прошло и все исчезло, как ночной кошмар, хотелось, чтобы мы снова стали детьми!

Но я знал, что вызван на Совет по случаю прибытия сына хеттского царя, и я прогнал прочь вялость и сочувствие к самому себе.

Да, мне казалось, что я успел лишь вздохнуть, но отросшая на щеках и подбородке щетина свидетельствовала, что я провел два дня в этом клейком поту, словно рыба в инжирном соусе.

Я привел себя в порядок, вернее, дал привести себя в порядок и одеть, ощущая на себе неодобрительные взгляды, в том числе и служаночки, с которой провел ночь, а раньше она, неизвестно почему, относилась ко мне с симпатией.

Такая вот незадача.

Я что-то съел без аппетита и вышел из дома. Меня поразило сияние солнца, казалось, Атон хочет о чем-то предупредить меня либо придать мне сил. Пробормотав нечто невразумительное, я пренебрег его тщетной помощью и направился во дворец, впав в такое же бешенство, в каком на днях вышел оттуда.

Тут же ко мне подошел Эйе и, окинув меня взглядом и сделав понимающий жест, заговорил шепотом:

– Ты заметил, что слуг сменили?

– Это ты приказал… Ты настолько не доверяешь Нахтмину?

Он посмотрел на меня, словно не узнавая.

– Я тебе говорю, что сегодня их снова сменили. Разве ты не видишь?

Я огляделся. Действительно. Я не знал никого из них, и выражение их лиц было мрачным. Они больше походили на стражей, чем на слуг.

Эйе встревоженно смотрел на меня. На разбирательство не было времени, но он все же послал одного из своих писцов, чтобы тот разузнал о причинах этой замены.

Большой зал уже был полон. Прибыли придворные и представители хеттского царя, в зале стояло два трона. Один, более роскошный, заняла царица, после появления которой установилась тишина, прерываемая только злорадным шушуканьем, хорошо мне знакомым.

Все присутствующие были напряжены, а тишина казалась заряженной какой-то зловещей энергией, и можно было ждать, что в любой момент в этом просторном зале прогремит гром.

Царица осунулась и была беспокойна, хотя на самом деле только я мог это разглядеть под слоем пудры и румян, подчеркивающих ее красоту и скрывающих тоненькие морщинки и синяки под глазами.

Она сидела на троне явно раздосадованная, ведь оскорбительно сдаваться на милость врагу и подвергаться позору, да еще в собственном дворце.

Время шло, шепот нарастал. Нефертити впервые в жизни чувствовала себя неловко, будучи мишенью всех взглядов.

Наконец, после часа ожидания, ее гнев прорвался. Она встала и громко спросила неприятным голосом:

– Где мой будущий супруг?

И тут раздался голос, перекрывший все перешептывания:

– Вот он.

Послышался глухой звук падения чего-то мягкого.

Появилась голова, которая, стукаясь об пол, катилась прямо к подножию трона.

Раздались единодушные крики ужаса.

Это была голова хеттского принца Заннанзы, сына царя Суппилулиумы.

Теперь война была неизбежна.

Вот так так! Завитки его бороды слиплись из‑за запекшейся крови. На белой как снег коже темнели безжизненные глаза и фиолетовые губы, засохшая кровь пятнала прямые волосы.

Вслед за голосом появился Тут в простом наряде воина.

– Вот, – сказал он сдержанно, почти равнодушно, словно нашел потерянное украшение.

Родовитые хетты, казалось, уменьшились в размерах. Они не осмеливались возмущаться, белые от страха, боясь, очевидно, что их могут не выпустить из дворца живыми.

Голос Тута заглушал все остальные крики:

– С сегодняшнего дня я фараон Египта, и я говорю, что варвары не войдут в нашу страну!

Раздались приветственные крики его приближенных, которых поддержали испуганные писцы и чиновники. Только Эйе и я молча смотрели на Нефертити, прекрасное лицо которой побледнело, что было заметно, несмотря на пудру и румяна. Она резко поднялась и убежала.

Тута взбудоражили крики, но как только он понял, что царица исчезла, направился за ней.

Я собирался последовать за ними, но Эйе схватил меня за руку.

– Куда ты идешь?

– Защитить царицу.

– Тут захватил дворец и поставил своих людей в качестве стражников.

– Это люди жрецов!

– Именно. Они убьют тебя, если ты захочешь помешать им.

– А что твой Нахтмин? – не смог я удержаться от упрека.

– Сейчас не о нем речь!

Я лихорадочно думал. Нельзя было оставлять ее наедине с этим безумцем.

– Меня вряд ли, но вот тебя все еще уважают, – сказал я. – Давай доберемся до твоих покоев, а уже оттуда попытаемся ее вызволить.

– И где ты ее спрячешь?

– Не знаю, но если ты не решишься на это, возможно, некого будет ни защищать, ни прятать!

Эйе поднялся с просительным жестом, обращенным к Амону, что меня удивило. На самом деле было несложно пробежать до дверей зала и решительно прикрикнуть на часовых, когда они попытались преградить мне путь.

Мы бежали как сумасшедшие, я тащил за собой почтенного Эйе, которому приходилось едва ли не лететь, поспевая за мной.

Нам удалось миновать несколько постов, и мы все же добрались до двери, ведущей в покои царицы, которую охраняли два воина-великана.

– Пропустите нас! – решительно потребовал Эйе.

Оба колосса даже бровью не повели.

– Я сказал, пропустите нас! – закричал Эйе, вне себя от гнева.

Один из стражей, угрожающе подняв руку, шагнул к старику. Тот в испуге отступил. Воспользовавшись моментом, я ударил стражника ногой в живот, так что он согнулся, и это позволило мне выхватить его меч, прицепленный к поясу, как раз вовремя, чтобы отразить атаку его товарища, который чуть не свалил меня.

Я ослабел, поскольку несколько дней не ел и не тренировался, и в очередной раз проклинал свою глупость, но воинские навыки и ярость, которую я ощущал при мысли о том, что над царицей могут надругаться, придали мне сил. Но я не мог долго с ним возиться, потому что его товарищ пришел в себя, а с двумя мне было не справиться.

Мы обменялись ударами, и вскоре я нанес ему удар мечом в бок, который он отразил, но тут я двинул его изо всех сил ногой, и он упал на пол и больше не шевелился.

Вытащив меч из его тела, я вовремя обернулся и отпрыгнул, чтобы избежать удара кинжалом, который только задел руку. Рана оказалась неглубокой, но сильно кровоточила. Я взмолился всем богам, чтобы она не была серьезной, и нанес смертельный удар другой рукой, державшей меч. Мы с Эйе открыли дверь, а великан остался лежать на пороге.