– А кишлак никуда не денется. Людей у Мусы осталось мало, все равно мы их оттуда выбьем, и родной кишлак будет снова нашим! – пообещал Алим-хан.

По старой привычке бандиты главарю подчинились, тем более что рядом стоял и одобрительно кивал Идрис. Но покоя не стало. Банда превратилась в стаю шакалов и опять начала сжигать школы и мечети, минировать дороги, нападать на автоколонны.

Алим-хан не терял надежды получить оружие и при всех разоблачить Идриса. Но он опоздал. Идрис уже принял решение. Когда Алим-хан сообщил, что их группе надлежит перейти из провинции Кабул в провинцию Парван, Идрис его поддержал, но предложил устроить общее собрание, чтобы обсудить маршрут и решить, куда девать раненых.

И вот на большой поляне собралась вся банда. Часовых и дозорных расставил Идрис. На этот раз ему удалось на всех постах расставить только хадовцев. Сделал Идрис и еще одно чрезвычайно важное дело: накануне связался с командованием советской воинской части. Он потому и выставил своих часовых, чтобы батальоны незаметно окружили поляну.

Обо всем этом похудевший, измученный, но свежевыбритый Рашид рассказывал мне в своем кабинете:

– Часть бандитов сложила оружие сразу, а тех, кто сопротивлялся, перебили. В горячке боя я так замотался, что Алим-хана из поля зрения выпустил. Сколько его потом ни искали – ни среди живых, ни среди мертвых так и не нашли. Сбежал! Но лучше бы он этого не делал. Сегодня утром мне сообщили, что Алим-хан пробрался в Пакистан и предстал перед Ахмад-шахом. Тот выслушал его рассказ и… пристрелил. Так что операция закончена, – улыбнулся Рашид, с удовольствием потирая гладкий подбородок. – Но пока меня здесь не было, накопилось множество дел. Так что надо засучивать рукава!

– Погоди-погоди, – перебил я Рашида. – А что с кишлаком, что с людьми разгромленной банды?

– Кишлак мы освободили и подняли государственный флаг. А защищать его теперь будут бывшие бандиты, само собой, те, кому можно доверять. Но самые отъявленные враги в тюрьме. Их будут судить.

– В тюрьме… – задумался я. – Ты знаешь, Рашид, я, конечно, нахал – ты столько для меня сделал, но есть еще одна просьба, быть может, излишне дерзкая…

– Не финти, выкладывай, что там у тебя. Я у тебя в долгу.

– Ты? В долгу?!

– Мне рассказали, как вовремя ты подложил Канд-аге фотографии. Отличный ход!

«Услышать похвалу от такого человека, как Рашид, дорогого стоит», – не без гордости подумал я и, набравшись смелости, сказал:

– Помнишь, я говорил, что хочу увидеть лицо врага? Я увидел его, как и хотел. Но это был враг либо задумавший перейти на сторону законной власти, либо уже сделавший этот непростой шаг. А вот нераскаявшегося, убежденного, несломленного душмана я не видел. В тюрьме такие есть?

– Там только такие. Тюрьма Пули-Чархи предназначена для тех, кто по уши в крови. Чего же ты хочешь?

– Попасть в тюрьму.

– Попасть в тюрьму – не проблема, – усмехнулся Рашид. – А вот как выйти?

– Возьмешь на поруки, – подыграл я.

– Тебя?! Да ни за что! Слишком много знаешь. Обеспечим отдельную камеру, то бишь отдельный кабинет, – и сиди, пиши на здоровье.

– Мысль, конечно, интересная, но…

– Ладно, уговорил, – великодушно согласился Рашид. – С тобой поедет Азиз. Тьфу ты, привык к псевдониму. – чертыхнулся он. – С тобой поедет Саидакбар…

* * *

…Прошло три дня. Я уже начал терять надежду, как позвонил Саидакбар и пригласил в пятое управление ХАДа.

– Разрешение на посещение тюрьмы получено, – сообщил он. – Выезд через полчаса, в Пули-Чархи нас ждут. Кстати, Пули-Чархи – это название местности, где расположена тюрьма. Но как-то так повелось, что, когда говорят Пули-Чархи, то все понимают – речь идет о тюрьме.

Этот комплекс зданий в форме круга, обнесенного высоченной стеной, был построен еще при шахе. Дорога туда довольно приличная: километров двадцать по асфальту, а потом еще пять по проселку. Днем там спокойно, но по ночам движение прекращается.

И хотя в горах усиленные посты, кишлаки вроде бы мирные, а густой кустарник постоянно прочесывается, время от времени на дороге происходят ЧП. Мы приняли кое-какие меры безопасности, но самая главная – неожиданный выезд на неприметной серой «Волге».

В тюрьме нас действительно ждали, но все равно несколько раз придирчиво проверяли документы и осматривали машину. Наконец за нами захлопнулись последние ворота, и мы оказались во внутреннем дворе одного из секторов, где сидели осужденные, но пока еще не знающие приговора душманы.

– Минимальный срок для них – двадцать лет строгого режима, – рассказывал начальник тюрьмы подполковник Ариф. – Но мечтать об этом могут немногие, большинство получит высшую меру наказания – расстрел.

– И сколько их на вашем попечении?

– Двести девяносто два человека ждут оглашения приговора, пятьсот его уже знают.

– А где приговор приводят в исполнение?

– Во времена Амина это делалось прямо здесь, – кивнул он на металлическую дверь своего кабинета. – Видите кое-как заделанные отверстия? Это следы от пуль. Начальник тюрьмы расстреливал людей сам, именно в своем кабинете. Я это помню. Сам когда-то был заключенным и чудом избежал последнего визита сюда.

– Вот так судьба! – воскликнул я. – Бывший заключенный – начальник тюрьмы?

– Случается, – развел руками Ариф. – После освобождения я некоторое время работал на селе, но мне приказали – и я стал начальником тюрьмы. Что касается другого вашего вопроса, – замялся он, – скажу только одно: смертный приговор приводится в исполнение в соответствии со специальной инструкций.

– И не в этом кабинете? – натянуто улыбнувшись, уточнил я.

– Этим занимаются специально обученные люди и в специально отведенном месте, – не стал он отвечать на мою улыбку.

– Прямо как у нас, – продолжал я разговор на щекотливую тему. – После революции в Союзе тоже стали расстреливать каждый день, а специалистов не хватало. Вначале этим занимались, если так можно выразиться, любители. Считая, что выполняют партийный долг, они с наслаждением всаживали пули в затылки осужденных. Это делалось в свободное от выполнения основных чекистских обязанностей время.

Одним из первых таких «любителей» считался комендант Московского Кремля Павел Мальков. Его основной обязанностью была охрана ворот, проверка пропусков, уборка площадей. Но вот поступил приказ расстрелять Фанни Каплан, которая якобы стреляла в Ленина. За покушение на вождя надо было кого-нибудь наказать, и выбрали для этого отсидевшую много лет на каторге полуслепую эсерку Каплан.

Бывший матрос Мальков никогда раньше в безоружных женщин не стрелял, а тут – такое серьезное поручение. Мальков, можно сказать, был натурой артистической.

Вместо того чтобы привести девушку в подвал и там разрядить в нее револьвер, он выкатил во двор несколько грузовиков, к воротам поставил легковушку, а вокруг рассредоточил вооруженных латышей. Не хватало только оркестра! Но звуки труб заменил рев одновременно запущенных моторов. Под эту какофонию Мальков приказал Каплан подойти к легковушке и разрядил в нее всю обойму.