– Театр? Нет, что вы, я не против театра вообще. Я против балета в частности. Ладно бы песни пели какие, а то прыгают, вертятся, неестественные позы принимают: рука – раз, нога – два… Тьфу! Противно смотреть! Тоска смертная. И чего в балете хорошего? Моя еще сядет в первом ряду и любуется, восхищается, а я со стыда сгораю: мужики-то в колготах, а там все в обтяжку и так всего много, точно что-то туда подкладывают. Просто срам!

Габриэль, округлив глаза, пытался незаметными тайными знаками прервать пламенную речь гостя, но тот распалялся все больше и больше. Наконец Михаил заметил его старания и тупо спросил:

– А чего вы мне все подмигиваете? Я не понял… Пригласили к себе, коньячок, разговоры тут разговариваете… И что? Я не из таких, сразу говорю! А вы что, пара извращенцев, что ли?

– Мы – нет, – давилась от смеха Варя.

– Хотя в вашем представлении люди, прыгающие на сцене в странных одеждах, наверняка все извращенцы, – закончил за нее мысль Габриэль. – Михаил, дело в том, что Варвара-то у нас прима-балерина, а вы ее грязью поливаете. Вот я и подавал тайные знаки!

– Балерина? – Мужчина растерянно посмотрел на Варю. – Точно, бабка в красной спортивной машине что-то говорила как раз о балете, о балерине. Я только сейчас вспомнил, а тогда не в себе был. Так это она о вас говорила? Теперь все понятно. Извините меня, пожалуйста, я не хотел обидеть. На самом деле балет очень красив, музыка там, танец…

– Ах, оставьте! – Варвара уже вытирала слезы, выступившие от смеха. – Ваше мнение тоже имеет право на существование, я нисколько не обижаюсь. Некоторым, я знаю, и опера не нравится. Мол, там глотку дерут и ничего не понятно. А уж как люди не любят врачей-стоматологов и милиционеров! Вообще, людям этих профессий не повезло…

– Мил… лиционеров? – зацепился за одно слово Михаил, чувствовавший себя очень неловко. – Правду говорите, я милиционеров очень не люблю. Туда идут одни идиоты, и не столько работать, сколько для того, чтобы иметь власть над людьми. Пистолет им или палку полосатую дадут, и они ходят прямо королями, всеми командуют да взятки берут. А когда на самом деле нужны, то их днем с огнем не найдешь! А теперь скоро будут называться полицейскими. Поменяли шило на мыло!

Варвара снова рассмеялась.

– Чего я опять не так сказал? – надулся Михаил.

– Вы уж лучше молчите! – хохотала балерина. – Сегодня у вас по лунному календарю явно не подходящий день для упражнений в остроумии. Дело в том, что Габриэль всю жизнь проработал в милиции.

– Ой! – охнул Михаил. – Извините…

– Ничего, ничего, – махнул рукой Габриэль. – Только лично я шило на мыло так и не поменял.

– В смысле? – не понял Миша.

– Переаттестацию, чтобы перейти в полицию, не прошел. По состоянию здоровья, – пояснил Габриэль и снова разлил коньяк. – За нас, друзья! И предлагаю: переходим на «ты».

– За нас, – вяло повторил Миша. – Честное слово, я не хотел обидеть…

– Сказал же, проехали. Кстати, ты теперь все знаешь: Варя – балерина, я – мент. А ты кто?

– Я? – Миша вдруг покраснел. – Да что обо мне говорить, лучше выпьем!

– Нет, тогда уж лучше открой нам правду! А то недосказанность какая-то…

Темная прядь красиво упала на лицо Габриэля.

– Так я это… – Миша замялся. – Мне как-то неловко…

– Да чего там, говори, все свои! – подбодрил его Габриэль.

– Я работал долгое время в морге, – признался Михаил.

– Очень интересно! – подался вперед Габриэль. – А еще наши профессии обсуждаешь…

– Ничего интересного. Короче, я всегда был очень умным.

– Хм, я и не сомневаюсь в твоем уме.

– Дело не в том. Во всем виноват я. Каждый человек сам виноват, если что-то не складывается в его судьбе. Шанс дают всем, а вот воспользоваться им не у всех получается. В школе я был отличником, учителя говорили, что у меня светлая голова, и пророчили большое будущее. Я поступил в самый престижный, по мнению моих родителей и моему собственному тоже, институт – в медицинский. Я и там учился на «отлично». Пошел на лечебный факультет, на кафедру общей хирургии.

– Хирург – это звучит гордо, – согласился Габриэль.

– И я так считал. Хирург Михаил Мефодьевич Кочкин… Звучит? В общем, закончил я институт с красным дипломом. Лучший из лучших. Само совершенство. Можно сказать – восходящее светило.

– Самомнение тогда просто перло из тебя, да? – уточнила Варвара.

– Ну да! Перло просто из всех дырок и из глаз тоже. Перестал отдавать себе отчет в реальности. Возомнил себя господом богом от хирургии. А сам был кто? Сопляк недоделанный! Щегол желторотый! Идиот! Дурак!

– Ну не надо так, – сказала Варя. – Или есть повод ругать себя любимого?

– Именно так. Вы же не знаете, что было дальше.

– Расскажешь? – поинтересовался Габриэль.

– Конечно, раз уж начал. После института я оказался по распределению в хирургическом отделении больницы. Сам-то я считал себя гением хирургии, уже готовым к многочисленным операциям и благодарностям пациентов, а меня, как салагу, не подпустили к операционному столу. Полгода, сказали, постоишь рядом – поди, принеси… Меня-то! То есть вроде как обычным медбратом поставили. А потом добавили: будешь ассистировать на операциях – крючки держать и шить там, где врач покажет.

Михаил горько усмехнулся.

– А тебя это, конечно, не устраивало? – спросила Варвара.

– Ну да, меня, самовлюбленного идиота-гения, это, естественно, не устраивало. Я собирался вершить судьбы людей, а мне предстояло несколько лет терпеть унижение и только через определенное количество времени, при хорошем раскладе, мне доверили бы… вырезать аппендицит. Так что, дай бог, если годам к тридцати пяти я бы стал тем, кем хотел стать после шести лет учебы в институте и двух лет интернатуры. А так уж хотелось сразу, сейчас! Максимализм юношеский, амбиции… Внутри так и бурлило все.

– Руки требовали скальпеля, – буркнул Габриэль.

– Требовали – не то слово! До чесотки, до перехваченного дыхания! К тому же я действительно много знал и жаждал практики. И вот в один ужасный для меня день, оставшись на ночное дежурство со старшим хирургом Ильей Степановичем, я задумал неладное. То есть специально я никаких планов не вынашивал, все само как-то сложилось, спонтанно… Совпало, сошлось… Дежурство обещало быть тихим, несложным. Илья Степанович сразу сказал, что среда – наиболее спокойный день недели. В понедельник чаще всего в клинику ложатся плановые больные и хроники, у которых заболевание обостряется, в пятницу-субботу везут людей с самострелами и ножевыми ранениями, самоубийцы любят активироваться тоже ближе к выходным, а среда – глухой день. А раз так, Илья Степанович с анестезиологом уселись в ординаторской и принялись подаренный коньяк пить, тем более что и повод у них был – вроде ребенку хирурга десять лет исполнилось, не помню точно. Да это и не столь важно. Главное, что напились они вусмерть и заснули оба. Тут мне и пришла в голову шальная мысль… Даже сейчас не знаю до конца, как я такое смог удумать?