* * *

Все это случилось пятьсот лет назад, и сегодня перед Сашей лежали обычные листы бумаги с напечатанным текстом, но у девушки непроизвольно бежали мурашки по коже.

3 ноября 1594 года в Лаварделло в нижней долине Эльзы в присутствии Томмазо Роффиа, викария епископа Лукки, и Винченцо Вивиани, флорентийского нотариуса, мессера Бенедетто Лолли из Сан-Джиминьяно, мастера Паскуино, сапожника из Лаварделло были допрошены две женщины.

Тема допроса связана с показаниями, данными в обвинение некой монны Костанцы из Лари в том, что она является причиной необъяснимой смерти нескольких детей и незаконно занята медициной.

Маддалена из Серавеццы утверждает, что ездила к Гостанце заколдовать одежду своего сына и взять у нее лекарства от болезни.

Следующий допрошенный свидетель отличается от остальных: он не человек из народа, он принадлежит к семье Лолли из Сан-Джиминьяно и в те годы выступал прокурором по различным делам. Одна из ветвей его семьи оказывала покровительство приходской церкви Сан Лоренцо ин Сан Руффино, в городке Пивьере Сан Марко. Его свидетельства показали, что обвинения против монны Костанцы известны уже некоторое время, и слухи против нее начали циркулировать некоторое время назад.

Остальных троих вызванных также спросили, знают ли они некую монну Гостанцу, определяемую как «из Лари», и каково их мнение о ней. После их ответов, которые усилили подозрения в том, что женщина совершает преступления, Томмазо Роффиа подал официальное ходатайство временному викарию Лари Гульельмо делл'Антелла о проведении ареста Костанцы.

В ту же ночь женщину арестовали. На следующий день в тюрьме Лари она подверглась первому допросу, в ходе которого в общих чертах выяснилась ее история, масштаб ее деятельности целительницы. Учитывая большую известность Костанцы, викарий епископа решил разобраться в сути вопроса особо тщательно и приказал перевести женщину в Сан-Миниато.

На следующее утро допросили девять свидетелей, занеся имена и показания в протоколы. Первыми явились Якопо Карло Фальконетти и Просперо Маттео ди Якопо по прозвищу Пикколо, которые спонтанно выступили в роли обвинителей, рассказывая о полученных ими травмах. Эти два свидетеля вызвались дать показания по собственной инициативе, остальные были вызваны властями, включая племянницу монны Костанцы.

Затем заслушали двух соседок, мать и дочь, и несколько вдов, включая вдову химика, которая поставляла сырье для лекарств Костанце, затем — приходского священника из Лаварделло. Священник оказался сдержан и в целом дал показания, который сводили на нет выдвинутые обвинения, представил женщину, как бедную вдову, которая пряла и лечила травами, порой получая хорошие результаты.

В пользу обвиняемой высказались также Формато ди Лоренцо Брунетти, чья сестра лечилась у Костанцы, и Камилло ди Паголо Сальвадорески, который двумя годами ранее вылечился от боли в животе.

Но Просперо ди Маттео ди Якопо, второй свидетель, оказался страстным обвинителем, он утверждал, что все местное общественное мнение настроено против монны Костанцы, называл ее «непристойной и ведьмовской». Однако в своих показаниях он лишь «боролся от лица общества», не выдвигал никаких личных обвинений. А вот первый свидетель Якопо Фальконетти обвинил Костанцу в смерти своей дочери и племянника. И Костанца неожиданно призналась, что действительно сделала «плохое» племяннику, чьего имени не помнит, потому что он сбил с пути ее собственного сына по имени Франческо. Но потом она все исправила.

— Интересно живут они в этом Лаварделло, подростковые банды, судя по всему, существовали там и пятьсот лет назад. — Сказала Саша, а Иван улыбнулся:

— Ничего нет нового под солнцем…

Показания признаны правдивыми, викарий епископа Лукки постановил, что Костанца да Лари, дочь Микеле из Флоренции и вдова Франческо из Вернио передается на тридцать дней под расследование суда инквизиции.

На допросах женщина сообщила, что ее работа заключается в прядении и «вызывании» детей, когда они рождаются, и этим она занимается уже более тридцати лет. На вопрос, совершает ли она какие-либо особые действия во время родов и использует ли «лекарства», Костанца ответила, что обычно ставит роженице белую свечу, из тех, которые зажигаются утром в Великую Субботу и использует масло «olio di preparata», называемое «olio di pilatro», для лечения больных. Она также использует костяной бульон, приправленный мускатным орехом и гвоздикой чтобы «успокоить мозг», но не произносит злых слов и не «заклинает» одежду.

Показания крестьян свидетельствуют о том, что Костанца заботилась о больных и что их родственники часто приезжали за ней, даже верхом на лошадях, чтобы отвезти ее в места, где жили больные.

* * *

И тут на сцену вышел молодой монах Марио Поркаччи, францисканец, недавно назначенный викарием инквизиции Сан Миниато. Он не просто допрашивал обвиняемых, он горел желанием вывести на чистую воду врагов церкви и победить силы тьмы. Понимая, что судить Костанцу не за что, Поркаччи распорядился применить пытки.

Под пыткой несчастная женщина призналась, что «заклинала одежды», но делала это с добром, а не во зло. И поклялась, что всегда действовала с именем Бога и «если какой-то больной исцеляется, Бог исцеляет, а не я!»

Это совершенно не устраивало Марио Поркаччи. Ведьма, заклинающая именем Бога? Она врет! Инквизитор распорядился усилить пытки.

Вися на веревке с вывернутыми суставами, без еды и воды, Костанца призналась, что наложила множество заклинаний, особенно против людей, которые издевались над ее детьми и внуками, но затем спасла всех до одной жертв своих заклинаний.

А инквизитор вошел во вкус. Он требовал все больших признаний, применял все новые пытки.

И Костанца призналась: двадцать пять лет назад монна Смеральда и монна Джованна из Кастельфьорентино пригласили ее, самую молодую из компании, пойти вместе на вечеринку и поболтать. Она ответила, что не может принять это приглашение, так как боится, что об этом узнает муж. Но женщинам удалось ее уговорить, и они попросили не упоминать Бога на вечеринке.

Чем сильнее были пытки, тем больше рассказывала Костанца. Они ездили на рогатых животных среди грома и молний; сильно испугавшись, она осенила себя крестным знамением и ее бросили в канаве, и она только через три дня добралась домой. Хорошо, что муж ничего не узнал, он в те дни пас овец на дальних лугах.

— А кто-то был на Сицилии в командировке, пока в громы, молнии и туманы жена ползала по болотам, — вздохнула Саша

Пятнадцать дней спустя обе женщины вернулись и пригласили Костанцу попробовать еще раз. И тут ее рассказ превращается в историю, достойную исторического романа.

Она рассказывала о резиденции господина, которого назвала «недругом». С его городом не сравнится даже Флоренция, там все позолочено, стоят прекрасные дворцы. Все присутствующие на собраниях танцуют, шутят