– Да как ты смеешь?! – отец часто задышал, сжал кулаки.

Главное сейчас не переиграть, спасая Марину, и не довести отца до сердечного приступа. Непосильная задача.

– Успокойся, папа, я ей ничего не сделал. У тебя чуткий сон.

Удар кулаком пришелся прямо в челюсть, Тим всхлипнул, закрыл лицо руками, упал на колени.

– Щенок, ублюдок! – отец врезал ему по уху. – Убью!

Мог бы и убить – в ярости отец был страшен, но вмешалась Марина, с криком повисла у него на шее:

– Сережа! Не надо! Это же сопляк! Глупый мальчишка! Ты посмотри на него и посмотри на себя!

Отец захрипел, попытался оттолкнуть Марину, но та вцепилась в него мертвой хваткой, прижалась всем телом, зашептала:

– Сереженька, родной, ведь ничего страшного не случилось. Это просто мальчишеская блажь, глупая влюбленность.

– Блажь?! – Отец посмотрел на Тима налитыми кровью глазами. – Она же моя жена! Ты это понимаешь, ублюдок?! Тебе мало было своих шалав?

Тим встал, вытер кровь с разбитой губы, сказал тихо:

– Прости меня, папа.

– Папа?! – Отец оттолкнул Марину, сгреб его за ворот футболки, притянул к себе. Под его тяжелым, ненавидящим взглядом Тиму захотелось зажмуриться. – С этой секунды у меня больше нет сына, – сказал отец устало и разжал пальцы. – Пошел вон из моей жизни.

Он так и сказал – пошел вон из моей жизни. И эта фраза в одночасье сделала Тима сиротой. Отец не простит, никогда.

Он собрался за пару минут, побросал свои вещи в рюкзак, аккуратно застелил постель, вышел из комнаты. В коридоре остро пахло сердечными каплями, из-под двери Марининой спальни пробивался свет, слышались возбужденные голоса. Тим потер глаза, захотелось расплакаться, как в детстве. Когда жизнь летит в тартарары, маленькая слабость позволительна, но Тим не стал делать для себя поблажек, стиснул зубы, решительно направился к выходу. Можно утешать себя тем, что он вывел из-под удара Марину, и с отцом не случилось ничего непоправимого, а остальное… с остальным он как-нибудь разберется, нужно только время…

Ничего не вышло, время не помогло. Отец не желал его больше видеть, Марина тоже. Она бежала от него как черт от ладана. А Тиму нужно было объясниться, попросить прощения, рассказать, как сильно он ее любит и как сожалеет о случившемся. Марине оказались не нужны его сожаления. Марина хотела, чтобы Тим оставил ее в покое, навсегда исчез из ее жизни. Она так и сказала во время их последней встречи:

– Тима, наши отношения были ошибкой. Из-за тебя я едва не потеряла самого дорогого мне человека. Все, я больше не желаю тебя видеть.

Вот так, сначала отец, потом и любимая женщина. В одночасье всеобщий любимчик Тимофей Чернов стал изгоем, и когда друг и бывший одногруппник Илюха завел разговор о далекой Африке, Тим принял решение. Он не станет никому мешать, его попросили исчезнуть, и он исчезнет, уедет так далеко, что его никогда не найдут. А они потом одумаются, и отец, и Марина, начнут искать, переживать. Ведь не чужой же он им человек, родная душа…

Глупый он тогда был. Глупый и наивный. Десять лет понадобилось, чтобы понять, что никто его не простит и искать не станет. Отец гордый и принципиальный, если сказал однажды «пошел вон из моей жизни», значит, так тому и быть. Отец всегда ненавидел предателей и аутсайдеров, а Тим в его понимании являлся и тем и другим. Да что там в его понимании?! Тимофею Чернову потребовались годы на то, чтобы переродиться в Счастливчика Тима и понять, что никакой он не аутсайдер. Предатель? Да, то, что он сделал, по-другому не назовешь. Что там в заповедях? Не возжелай жены ближнего своего? Вот, а он возжелал, посмел влюбиться в жену отца.

Марина. С Мариной все оказалось намного проще. И страдал Тим недолго, всего каких-то пару лет, а потом любовь прошла, выгорела под жарким африканским солнцем. Единственное, что Тим долго не мог понять, – зачем она его дразнила, играла в кошки-мышки, ведь не любила же никогда? А потом многомудрый Коляныч все ему популярно разъяснил: и про неземную любовь, и про кошки-мышки. Коляныч имел необычайный дар – он видел в людях самую суть. Вот и в Марине разглядел, пусть даже и заочно.

– Счастливчик, она тебя использовала. Неужели ты не понял?

Он не понял, но Коляныч, добрая душа, разложить все по полочкам.

– А тут и понимать особо нечего, все ясно, как божий день. Скажи-ка мне, Счастливчик, похож ли ты на своего отца?

Тим нахмурился, надолго задумался, потом сказал:

– Только внешне.

– Ну вот! – Коляныч хлопнул себя по толстым ляжкам. – Что и требовалось доказать!

– А что требовалось доказать? – Тим уже и не рад был, что начал этот разговор.

– Краля твоя откуда родом? – вопросом на вопрос ответил Коляныч.

Тим пожал плечами.

– Не знаю.

– Но не коренная москвичка?

– Нет, Марина приехала в Москву поступать в институт.

– Поступила?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что встретила моего отца.

– И что?

– И вышла замуж.

– Вышла замуж, – Коляныч задумчиво пожевал толстыми губами. – А что с учебой?

– Ничего.

– Почему?

– Ну откуда же мне знать, почему?! – разозлился Тим. – Может, отец не захотел, а может, и сама передумала учиться. Я не понимаю, при чем тут…

Коляныч нетерпеливо махнул рукой, и он осекся.

– А при том, Счастливчик, что у крали твоей была одна-единственная цель – женить на себе богатого москвича и остаться в столице. Не могу ее за это осуждать, каждый выплывает, как умеет. Закон джунглей.

– Хорошо, – Тим кивнул, – допустим, за отца она вышла по расчету, но меня-то она на самом деле любила.

– Не любила, Счастливчик, – Коляныч грустно усмехнулся.

– Почему?! Она же очень рисковала, встречаясь со мной.

– Она рисковала исключительно ради себя. Вот смотри, неразумный, что получается. Выскочила молодица за богатого папика. Думаешь, дело сделано? А не фига! У папика таких молодиц может быть еще целый воз. Значит, нужно его чем-то зацепить. Сечешь?

Тим покачал головой, Коляныч вздохнул.

– Эх, ты! Ребенка надо родить, и как можно скорее. Родную кровиночку папик в нужде не оставит. Глядишь, и маманьке кое-что перепадет, если, не дай бог, случится развод. Твой отец хотел ребенка?

– Хотел, только у них с Мариной что-то не получалось.

– Он злился?

– Злился? С чего ему злиться? Просто немного расстраивался.

– Это он поначалу немного расстраивался, а потом стал бы расстраиваться все сильнее и, рано или поздно, высказал бы претензии молодой жене.