Одной из таких проблем были старые казацкие полки, привилегированные, вечно недовольные и своенравные, все больше превращавшиеся в отжившую структуру, создававшую реальную угрозу гетманской власти (в некотором роде их можно сравнить с русскими стрельцами).

В мае 1690 года казаки Миргородского полка отказались идти в поход на Самару, в 1693 году аналогичные выступления были в Нежинском полку. В июне 1694 года казаки Гадячского и Полтавского полков под страхом расправы над старшиной потребовали разрешения вернуться домой, и только гетманский универсал, отпускавший их из похода, снял напряжение. Во время похода 1695 года для «встряски своевольцам» Мазепа был вынужден ставить по две виселицы возле табора. В 1696 году во время похода началось восстание казаков Киевского полка против полковника Мокиевского.

Запорожцы тоже оставались яблоком раздора. Но еще большую опасность представляли собой старшинские группировки, каждый из лидеров которых сам рвался к заветной гетманской булаве. Богатые и преуспевающие старшины являли разительный контраст с нищей войсковой казной.

Между тем главной опорой гетманской власти еще при Самойловиче становятся регулярные охотницкие войска — компанейские (конные) и сердюки (пешие). Эти полки получали жалованье из гетманской казны, подчинялись только ему и уже в Крымских и Азовских походах зарекомендовали себя как наиболее боеспособные части Гетманщины. Преимущество было и в том, что реестровые казаки требовали соблюдения «старых вольностей», выборности старшин, участия в управлении и т. д., на что наемные «охотники» претендовать не могли.

Как-то в разговоре с французским послом Жаном Балюзом Мазепа высказался о Речи Посполитой, заявив, что она, подобно Древнему Риму, идет к своему упадку. Соответственно, он не мог не понимать, что многие институты Гетманщины, созданные по образу и подобию Речи Посполитой, тоже требовали реорганизации. Однако для того, чтобы именно охотницкие войска стали заменой реестровых, требовались деньги.

При Голицыне Мазепа не решался поднимать вопрос о финансовом положении гетманской администрации, прекрасно понимая свое шаткое положение ставленника фаворита, желавшего иметь «марионеточного» гетмана. Но сразу же после того, как власть перешла к Петру, Мазепа начинает исподволь намекать на необходимость перемен. Он пишет царю, что с трудом содержит стрелецкий полк в Батурине, «ибо отнюдь у меня на корм скудно»[357]. Через год, в 1691-м, гетман выхлопотал в Москве деньги на кормление стрельцов и извинялся, что сделал это не из-за «непристойного мне скупства», но потому что «анбары наши войсковые вконец в хлебных запасех оскудели»[358]. Постоянные жалобы Мазепы на отсутствие средств были игрой только отчасти. В Гетманщине по-прежнему не было четкой системы налогов, и только имущество, полученное «в наследство» от Самойловича, позволило Ивану Степановичу почувствовать себя хотя бы немного финансово независимым.

В самом конце гетманства Ивана Самойловича, в 1686 году, была введена система аренд, доходы от которых должны были идти на содержание церквей, сердюков и компанейских полков. Аренды были введены на продажу хлебного вина, деггя и табака, а также на мельницы. Кроме того, был введен налог на варение пива и на шинкование горилки. Только с Лубенского полка аренда приносила 17 тысяч злотых[359]. Коломакские статьи уничтожали аренду, лишая гетмана всякой финансовой самостоятельности.

Возобновление системы аренд стало главным экономическим завоеванием гетманства Мазепы, которое, безусловно, позволило укрепить административную власть, расшатанную в годы Руины, и стало основой того культурного расцвета, который произошел в эти годы в Гетманщине. Борьба за аренды проходила непросто и проявила все искусство и зрелость Мазепы-политика.

Постоянно исподволь поднимая вопрос о скудости гетманской казны, Мазепа тем самым вынуждал Петра выискивать средства на украинские нужды. В условиях, когда новые проекты и без того поглощали все имевшиеся в Москве деньги, это становилось особенно тягостно. Уже в конце 1689 года гетман проводит совещание старшины об «отмене поборов денежных, об установлении аренд». В результате все полковники, сотники и войты подали прошение к государям царям и была получена государская грамота по этому предмету[360]. Но возобновление отмененных Голицыным аренд не могло произойти гладко.

Вопрос этот встал ребром во время восстания Петрика, когда его сторонники вместе с запорожцами выдвинули два экономических обвинения Москве, которые, по их мнению, наносили наибольший ущерб Украине, — это система аренд и раздача имений старшине. Между прочим, очень серьезный аргумент для тех авторов, которые склонны видеть в Мазепе чуть ли не тайного сторонника Петрика. Никогда, даже в страшном сне, ему не могла прийти в голову идея отказаться от добытых таким трудом имений (равно как и идея «казацкого равенства»). Точно так же вся его внутренняя политика была направлена на установление четкой системы налогообложения, а значит, он не мог разделять требования Петрика об отмене аренд.

Встревоженное восстанием Петрика петровское правительство, опасаясь срыва своих внешнеполитических планов на юге, обратилось к гетману за советом, нельзя ли нейтрализовать обвинения, из-за которых «происходят меж народом посполитым вопль и пререкания»[361]. Иван Степанович, разумеется, воспользовался моментом. Прежде всего он объявил, что будет сделан пересмотр розданных имений и они будут отняты у тех старшин, кто по разным обстоятельствам лишился своих званий. Первым в этот список попал Леонтий Полуботок, за ним — и ряд других оппозиционных гетману представителей старшины.

Что касается аренды, то Мазепа начал популистский опрос казачества, спрашивая, что лучше: ввести новую подать или наложить пошлину на шинки? Он объяснял русским воеводам, что не столь страшна сама аренда, как память о польских временах, когда арендаторы-евреи вызывали всеобщую ненависть в народе. Согласно его универсалам, полковники должны были также наблюдать, чтобы арендаторы «не обижали людей». Например, разрешалось каждому жителю свободное беспошлинное винокурение в случае крестин или свадьбы. Кроме того, предполагалось найти какой-нибудь иной способ сбора денег на содержание охотницких войск. С этой целью старшины должны были собрать мнение жителей, а до конца года сохранялось старое положение вещей. Помните, как у Макиавелли? «Интересоваться следует всем и слушать мнение всех, а решать самому и по своему усмотрению»[362].

На Пасху, в мае 1693 года в Батурине состоялся съезд всех полковников, которым было приказано взять с собой всю полковую старшину, городских урядников, знатное войсковое товарищество и мещан. На съезде обсуждался вопрос аренды. Победили, однако, не здравые доводы, что аренда не вредит никому, кроме шинкарей, но, наоборот, приносит большие доходы в казну, а популистские лозунги, что «аренда издавна есть вещь ненавистная». Было решено заменить ее сборами с лиц, занимающихся шинкарным и винокуренным промыслами. Через год следовало подвести результат этих новых сборов и принять окончательное решение[363]. Аренда, таким образом, отменялась временно, как эксперимент.