И Георг сказал. Негр спросил:

– Правда?

– Она говорит – правда. Она в Дании была наркоманкой.

– Где-где? – переспросил негр.

– В Дании. Это в Европе.

– Англию знаю, Францию знаю, Португалию… Дании не знаю.

– Копенгаген должен знать, туда ваши самолеты тоже летают.

– Копенгаген… Копенгаген знаю. Данию – нет, – повторил негр, глядя на голую грудь Ингрид. – И что, она совсем не трахается? Даже с тобой?

– С презервативами. Но у меня их нет. Там остались, – Георг махнул рукой в сторону океана.

Сторож кивнул, закрыл глаза, задремал.

Лежали долго, пережидали жару, датчанам даже удалось немного поспать. Потом отправились дальше, оставив на берегу канистру, в которой еще плескалась вода, зафутболили ее в кусты.

– Зачем они ее бросили? Значит, идти близко? – спросила Ингрид.

– Им лень тащить.

– Идиоты.

– Просто беспечные.

Вдоль реки шли остаток дня, остановились, когда стемнело. Ингрид очень боялась змей, но ни одной так и не увидела. Они вообще не видели никакой живности – только пару раз птиц, взлетавших из кустов. Это несколько успокоило Ингрид, Африка всегда казалась ей смертельно опасной – так оно и оказалось, вот только опасаться нужно было людей, а не пресмыкающихся. Для ночлега вышли из прибрежного буша и устроились на пригорке у ствола раскидистого мо-пане – меньше комаров. Ни ужина, ни глотка воды.

– Утром найдут деревню, награбят, – успокоил Георг.

Перед рассветом пошел дождь.

– Слышь, наркота, сдается мне, что мы помрем раньше, чем они получат выкуп. От малярии помрем, – Ингрид, которая почти не сомкнула глаз, стала теребить Георга за плечо.

– Ничего не поделать, – отвечал он, – старайся заснуть.

– Но я не могу спать под дождем, мне сыро, у меня все чешется от укусов! Знаешь, наркота, я лучше сбегу, пусть подстрелят, чем так.

– Отсюда не выберешься.

– Но мы не так далеко и ушли. И наверняка тут полным-полно деревень вокруг. Ты сам говорил.

– Не дури – просто убьют.

Перед тем как идти дальше, бандиты связали датчанам руки за спиной.

Еду им удалось раздобыть только к полудню – по паре горстей той же жижи из маисовой муки да баклажку, выдолбленную из тыквы, мутной воды. Датчанам досталось по паре глотков.

Так они шли еще сутки, шли на запад. Ингрид смолкла: ни истерик, ни просьб. Шла, ела, пила, когда давали, все молча. Молчал и Георг, он казался совершенно безразличным. Кормили их по очереди: сначала развязывали руки одному, потом другому.

Наконец вечером третьего дня вошли в густой буш: колючие, жесткие кусты цеплялись за одежду, за волосы, рвали и царапали кожу. Тела датчан сплошь покрылись небольшими саднящими язвочками.

Неожиданно, уже на закате, вышли на обширную поляну: несколько рядов армейских палаток – это была база боевиков, или, как их называли официальные власти, bandidos armados[4]. Чуть дальше Георг увидел и еще одну поляну, тоже с палатками и белым «лендровером» посередине.

Их обступили люди в камуфляже, все сплошь молодые, скалили белые зубы, весело горланили. Кое-что Георг разобрал. Он понял, что о них уже сообщили начальству. Датчан отвели в палатку. Они легли на жесткие циновки, Ингрид уткнулась лицом в пол и затихла, Георг лежал, рассматривая узоры маскировочных пятен на потолке.

Вскоре к ним вошел белый человек, загорелый, вида даже не по-лагерному фатоватого, в щегольских остроносых ботиночках и в совершенно новой форме, она обтягивала его мускулистую ладную фигурку и приятно пахла хлопком. Он не представился, но заговорил на вполне приличном английском:

– Вы из Копенгагена?

– Да, – ответил Георг.

– Эта женщина – ваша жена?

– Нет, она мне никто, мы вместе рыбачили на океане.

– У вас есть документы?

– Мои вот. У нее нет.

Георг вытянул из кармана куртки вид на жительство – заламинированную картонную карточку с фотографией.

– В столице уже объявили о вашей пропаже. Там думают, что вы утонули. Нашли ваши велосипеды. Можно узнать, чем вы занимались в этой стране, сеньор Георг?

– Работали. Я столяр, она – учительница.

– Наше командование решит, что с вами делать. А пока для всех вы пропали без вести. Отдыхайте, я пришлю вам доктора.

Непонятно, слышала ли эти слова Ингрид – она тихо постанывала в своем углу, похоже, у нее началась лихорадка. Белый человек ушел, а Георг снова принялся за свои узоры, пока окончательно не стемнело. Когда Ингрид начала метаться, Даниэль-сен вылез наружу. Около их палатки дремал на старой покрышке парень с автоматом – очевидно, часовой. Георг попытался объяснить, что его подруге нужен врач, что белый сеньор обещал, а врача все нет. Часовой терпеливо улыбался, но с места не тронулся. Только крикнул что-то в темноту на непонятном наречии.

Им принесли ужин – по банке консервированных бобов и по кружке чая. Георг попытался напоить Ингрид, но безуспешно: глотать она не хотела, чай лился мимо рта. Он поковырял немного ложкой в бобах и снова лег. Теперь тени были уже другие – отблески далекого костра на стенах и потолке. Наблюдая за их танцем, датчанин заснул.

Белый человек пришел еще раз, на другой день. Извинился, сказал, что доктора сейчас в лагере нет, будет через несколько дней, а вместо этого предложил таблетки:

– Наверняка у вашей подруги малярия, так что пусть пьет. Здесь есть инструкция на английском. Что касается естественной надобности, то я предупредил часового, он будет отпускать вас вон туда, – белый показал рукой на заросли за палаткой. – Бежать тут все одно некуда – мины кругом. Отдыхайте, набирайтесь сил, я думаю, все у вас будет хорошо.

Он, было, пошел, но вернулся:

– Госпиталя тут у нас нет, никакого – ни полевого, ни лесного, ха-ха! Так что постарайтесь как-нибудь сами за ней ухаживать. Ок?

Георг кивнул. Фатоватый ушел.

V

Несколько следующих дней он ходил за своей спутницей, как мог: кормил, поил таблетками, водил (носил на плече) по нужде, обтирал ее тело тряпкой, смоченной в воде. Иногда Ингрид приходила в себя и каждый раз спрашивала, где они и что они тут делают. Георг терпеливо объяснял, выносил ее из палатки, показывал, и тогда она начинала плакать. Беззвучно и безнадежно. Затем снова забывалась, засыпала. Тогда он брал перочинный ножик, который выпросил у солдат, садился на землю перед палаткой и принимался что-нибудь резать из веток. Из-под ножа его выходили странные существа: искореженные, точно в ломке, с искаженными лицами, со множеством глаз, ушей, ртов, с щупальцами вместо рук и ног.