тебе не в отпуск съездить, на десять дней, там может до конца жизни придётся обосноваться.

— Да там… — начал было я, но Аркаша меня быстро заткнул.

— Всё, хватит. Вон, Фёдор в калитку заходит. Нечего мне тут семейные сцены устраивать. Давай лучше, со стола убирай и машинами занимайся.

На улице было морозно, серо и сыро. Не желая тратить внутреннее тепло, я забрался в Ниву, завёл двигатель, послушал его на холостых оборотах, как это делают опытные водители и между делом, в пол глаза, осмотрел упакованный сзади товар. Там, вроде, за время поездки, ничего не упало. Потом посидел какое то время без движений, изображая из себя задумчивого пассажира, а затем развернулся, сунул руку в верхнюю коробку, где лежала копчёная колбаса, отломил от неё кусок, среднего размера и откусив, прямо так, не очистив, начал медленно его жевать, без хлеба, не обращая внимания на странный привкус и зверский холод за окном. Разозлился. Ненавижу, когда мной помыкают и не прислушиваются к тому, чего говорю.

Аркадий вышел из дома без десяти восемь. Молча сунул мне ключи от своего промёрзшего за ночь автомобиля и потопал вместе, с плохо мне знакомым парнем, на собрание, о котором ещё вчера говорил. Сидеть без дела вскоре надоело, колбасу есть больше не хотел, идти в дом за кипятком, тоже огромного желания не имелось. Хозяев я не знаю, чего там можно делать, а чего нельзя, мне неизвестно. Тихо поругиваясь выполз на воздух, дошёл до братского УАЗа, завёл его, подождал, пока двигатель начал выдавать положенную температуру и снова выбрался наружу. Ниву не мыл с тех самых пор, как взял её в свои крепкие, мозолистые руки. Белый цвет уже давно не является таковым, если внимательно к нему присмотреться. Буду оттирать, надо же чем то заниматься. Сходил во двор, к колодцу, достал из него ведро воды. Огляделся, в поисках какой нибудь тары, а не обнаружив её двинулся в сарай. Двери там без замка, значит вход свободный. Отыскал побитый таз, вылил в него воду и аккуратно держа тару перед собой, приблизился к машине, как мне показалось, радостно глядевшей на меня.

— Чёрт бы вас всех побрал — тихо ругнулся я и снова, заинтересованно, посмотрел в сторону сарая. — Теперь тряпку надо где то найти.

Нет, туда не пойду. Грязный таз взять — это одно, а материал у хозяев заныкать — это совсем другое. Вон, оторву у себя, кусок брезента, он большой, от него не убудет.

Мыл машину с удовольствием, мурлыкая себе, чего то под нос. Работа не пыльная, любому понятная и не требующая слишком много соображать головой. Первый раз, за много много дней, меня почти ничего не волновало, кроме белизны капота и чистоты лобового стекла. Благодать.

— Антон?! — расколол моё недолгое счастье, удивлённо-вопросительный возглас, прозвучавший за спиной.

— Да — поворачиваясь на него, ответил я почти на автомате.

Голос был женский и это не могло ни удивить. Я тут совсем никого не знаю, тем более женщин.

— Ты? — проговорил я, одновременно с «незнакомкой».

Секунды бежали, а нужные слова, так и не приходили в голову, хотя и ворочались на пересохшем языке.

— А у нас мама умерла! — вдруг громко и очень резко выкрикнула Лилька, разорвав образовавшуюся между нами, мертвецкую тишину.

Девушка подбежала ко мне, крепко обняла, а я только и смог спросить: — Когда?

— Вчера похоронили — сквозь слёзы, сказала девчонка и глотая их, потребовала ответа у меня. — Ты, где был?! Почему не позвонил?! Не смог?! Тогда, чего к нам не приехал?

Можно было оправдаться, сказать про порванную связь, про поезд, про поездку до Москвы на чужом автомобиле. О том, что был у них. Но это никому сейчас не нужно.

— Ну всё, всё. Не плачь — говорил я эти и ещё какие то, самые простые, слова, пытаясь успокоить Лилю, прекрасно осозновая, сейчас ей они, не очень нужны.

Маму никто вернуть не сможет, а тем более заменить. Ни отец, о котором она не говорит ни слова, ни я, в сущности, абсолютно чужой человек этой, убитой горем, маленькой девочке.

Постепенно девушка успокоилась. Я заглушил машину и мы медленно, пошли к ним домой. По дороге она рассказала о том, как буквально за сутки, от какой то странной болезни, сгорела мать, как после её смерти, крепко запил отец, про сына зам министра, живущего в этом же посёлке, который с самого приезда, к ней клинья подбивал, про дачу, про то как сейчас здесь живут, потом опять про то, что не было звонка от меня и так по кругу, перебегая с одного на другое.

— Я готова была сама ехать в твой университет, караулить там тебя и расцарапать в кровь твою наглую морду — на полном серьёзе, вещала она. — Хорошо мамочка моя, меня отговорила.

Девушка снова зашмыгала носом, я приобнял её, но это всё равно не помогло.

— Знаешь, как мне её не хватает — вновь громко разревелась Лилька. — Четыре дня всего прошло, как её не стало, а кажется, что так давно.

— А отец, он что, действительно сильно запил? — перевёл я разговор.

— Да, сильно пьёт и днём, и ночью. Я его никогда таким не видела — сказала девушка, вытирая слёзы платком. — У него оружие есть. Не знаю, мне кажется, он застрелиться хочет.

— Да ну, не придумывай. Он крепкий мужик. Да и дочку не бросит — не поверил я в её странное заявление.

Хотя, кто его знает, всё может быть. Минут десять назад я тоже не мог поверить, что встречусь с Лилей в деревне, о которой ещё вчера ничего не знал.

— Нам сюда — кивнув головой, сказала подружка и взяв меня за руку, повела по тропинке, ведущей в дом.

На дачу, это сооружение, в моём представлении, совсем не похоже. Это самый настоящий, современный, кирпичный дом, где можно очень долго держать любую оборону. Поднялись на крыльцо, открыли двери, попали внутрь. Там скинули обувь, повесили на вешалку верхнюю одежду и шапки на полку положили. Я одел комнатные тапочки и стараясь ими не шуршать, пошёл за хозяйкой, на свет идущий из проёма.

— Пап посмотри, кого я привела? — со щемящей жалостью в голосе, проговорила Лиля и снова взяв мою, холодную ладонь, подвела к огромному столу.

Мужчина, сидевший за ним, приподнял голову, посмотрел нейтральным взглядом на дочь, на меня и так же, молча, отвернулся. Да, права была Лиля, этого человека я тоже не знаю. Не мог Алексей Сергеевич, за такой