Развалившись на переднем сиденье, он с видом удалого лесного стрелка и непринужденностью покорителя Запада возложил свои ноги на бордачок и довольный озирался по сторонам. Его синий берет съехал почти до носа, ветер, заползая в окно, трепал мятую, выцветшую ветровку. А я, глядя на Мауса, думал, что при ином раскладе сидел бы сей экземпляр раннего взросления за институтской партой, а какой-нибудь уставший от жизни доцент ходил бы вдоль доски и тщетно талдычил ему о частных производных.

Не судьба.

И почему все пошло не так? Может, не стоило президенту отпускать на волю цены и мятежные окраинные республики? Или копнуть еще раньше, когда неожиданно для страны молодой и проворный секретарь ЦК обошел «лубянского кардинала» и вместо него занял освободившийся от шамкающего Бровеносца трон? И уж несомненно виноват Дальнегорск с его бесконечной бойней, с его Заводской площадью, чья мостовая, похоже, на тысячи лет залита кровью. А есть еще и такое мнение — все беды из-за меня, и стало быть, незачем пенять на кривое зеркало родной истории.

Как бы там ни было, сейчас я сижу на заднем сиденье «Тойоты», гляжу в окно, а Маус развалился спереди и слушает свой метал.

Дорогая моя, Столица!

Я люблю твои светлые лица!

— вклинилось из окна «жигуленка», старого, еле влекущего пассажиров.

Страна уже десять страдает без гимна. Собственно, чем хвалиться-то? Не Дальнегорском же вкупе с кремлевской мафией? Зато расторопный, упитанный мэр для начала продвинул закон, разрешивший Столице свой гимн, и тут же этот самый гимн выдумал.

Быстрый мэр, оборотистый. Вовремя понял, что платные стоянки прибыльней спортивных коробок — а вот детские площадки не тронул. Даже пробовать не стал. Очень умный мужик. Чует ветер.

— Не, надо колеса менять, — вещал меж тем Маус. — Слышь, Сайфер? Чего скажешь?

— Денег нет, — водитель не отличался болтливостью.

Высокий, похожий бородкой на Мефистофеля, он походил на героя «Матрицы» куда больше чем его собрат по прозвищу. Порой, взглянув в острые, крысиные глазки, я ловил себя на том, что невольно озираюсь, подыскивая пути отступления. До сих пор не могу понять, что он тут делает? Впрочем, «Струна» не ошибается. Если уж выбрала человека, значит, они друг другу нужны. Только вот держит здешний народ не одна лишь любовь к подрастающему поколению.

Кто знает, может быть не один я тут бывший глиняный?

— А ты, что их у «тети Лены» клянчешь? — Маус пальцем приподнял свой берет и уставился на напарника. — Да? Так она в нашей тачке не ездит! Ей техника на ходу и ладно. А мне вот по колдобинам прыгать не в мазу! Ты не умеешь, Сайф, ну не умеешь ты…

Водитель молча крутил баранку.

— Вот смотри как надо, — Маус повернулся ко мне, совершенно ничего не стесняясь. — Шеф. В смысле, Константин Антонович, как вы смотрите на проблему… мнэээээ… подвижного состава в свете… ээээ… возложенных на нас обязаностей?

Я усмехнулся.

Все-таки это Столица. Мухинск… в нем тоже говорят по-русски, пьют ту же водку и смотрят те же программы. Но Столица живет в своем ритме, и ты ему либо соответствуешь, либо пытаешь угнаться, подобно отставшему пассажиру. Если первое — ты Маус, сидишь на переднем сиденье в ковбойской позе и знаешь, куда мы едем средь всех этих заворотов и третьего транспортного кольца. Если второе — ты пытаешься вникнуть в речь собеседника и, как Сократ, понимаешь, что ничегошеньки не понимаешь.

Честно скажу, прожил в этом городе всю свою жизнь, но здешние места помню только по елке в «Театре кошек». Тогда мне, помнится, было лет пять.

Вот Маус — нечто иное. Здесь он на месте.

Вообще-то должность его — Технический Хранитель. Говоря проще — хакер. Но Лена считает, что парня пора приучать «к настоящей» работе. Хотя бы потому, что, тыкая кнопки в прокуренной ночной комнате, он и близко не видит что делает «Струна». А главное, для кого.

— Ну как, Константин Антонович? Матбаза будет наращиваться в соответствии с пятилетним планом или по мере необходимости?

Вот ведь! Последняя пятилетка завершилась, когда он еще в детсад ходил. И откуда нахватался?

— Хорошо, — усмехнулся я. — Поговорю с Еленой Ивановной. Не плачь, будут тебе игрушки.

— Уря! — Маус вновь отвернулся к окну, на мгновение замолчал, а потом вдруг подпрыгнул на месте:

— Сворачивай, блин, давай! Ща мы на кольце встрянем по уши, там к Ленинскому с утра вечно пробка.

— А как еще? — хмуро ответил Сайфер.

— В подворотню вон давай, я там проезд знаю!

— Куда проезд? — Сайферовский пофигизм вовсе не отрицал скептицизма.

— Туда! Куда надо. За раз проскользнем!

Машина свернула влево.

Порой мне кажется, что я жил в другом городе. Наше Отрадное с его школами, детсадами, киношками, равно как институт, а потом 543-й гадюшник — они совсем рядом, порой на соседних улицах, но мы, как и положено параллельным прямым, никогда не пересечемся.

«Струна» существует отдельно.

Поначалу я до одури боялся, что встречусь на улице с кем-нибудь из знакомых, а то, не дай Бог, с матерью или с отцом. Друзья могут подумать, что ошиблись, не разобрали лица, но вот родители… Оказалось, что все не так страшно — и вместе с тем намного страшнее. Дома трубку никто не брал, а съездить посмотреть я не решался. Если в третьем часу ночи, обмирая, ждать, пока хоть кто-то из сонных домашних отыщет тапочки и доберется до телефона, а в результате получать длинную очередь бесконечно долгих гудков — какой смысл ездить?

Родителей дома не было. То ли на даче, то ли продали квартиру, то ли… додумывать не хотелось. А проверять опасно.

Не знаю, круглосуточно ли наблюдала за мною «Струна»? Не мне о таком судить: «наружка» у нас лучше, чем в КПН. Правда, будут ли меня столь тщательно «пасти»? В конце концов, дальнегорец вполне мог иметь в Столице знакомства. Звоню — значит надо. В отличие от героев дешевой литературы, люди «Струны» не таятся, а живут весьма полнокровно. Маус вон, кажется, даже играет в какой-то регги-группе. Разумеется, в свободное от героической службы время.

Значит, и я могу звякнуть далеким столичным приятелям. Но совсем иное — приехать в Отрадное и ностальгически бродить под окнами. Это уже подозрительно.

Единственное, что помогало отвлечься — работа. Если я и не привык к ней, то она со мною сроднилась. Как и предупреждала Лена, дел в Столице оказалось «выше крыши», народу, что удивительно, не хватало, а пополнение предстояло еще учить. Себя я, впрочем, тоже относил к «желторотикам».

Преданные мне в помощь Маус и Сайфер — типичная парочка для столичной «Струны» и нечто вовсе невообразимое для окраины — числились в рядах чуть больше года. Почти как я. Правда, до сих пор они считались пешками. А кем считался я? Такой же пешкой? Или легкой фигурой? Или вообще доминошной костяшкой на шахматной доске?