«Дождь или свет, снег или солнце, ты всегда будешь той самой…»

– Нет! Она меня вдохновляет.

– На что? Ты даже песни себе написать не можешь. Наверное, потому, что ты чертов неуч.

По правде говоря, я и так зол на Ричардса как черт из-за того, что он проболтался насчет Кэтлин. И я не «Инстаграм»[12]. У меня нет фильтров, когда дело касается тех, кто не Рори. Я говорю все, что приходит мне в голову. Побочный эффект, потому что теперь терять нечего.

«Звенят колокольчики, поют хоры, сегодня Рождество…»

– Сурово, – надувает губы Ричардс. – Возьми свои слова обратно, приятель.

– Вырубай.

– Не-а.

«Как бы ты ни была красива, мы должны попрощаться, сойти с пика, чтобы только опуститься на самое дно…»

Я тянусь к радио, и в то же самое время Ричардс выхватывает его у меня из-под носа. Я бросаю мяч ему в морду и хватаю устройство. Ричардс оступается, держась за нос, ударяется о стену и падает на задницу. Я ищу на ощупь кнопку, но случайно делаю звук громче. Шикарно. Теперь Глен орет на весь дом, и от его голоса сотрясаются стены.

Черт, черт, черт.

Слышу, как что-то падает на пол. Оглянувшись, вижу перед собой Рори, в ее глазах слезы.

Я наконец нажимаю кнопку «Выключить», но уже поздно. Она услышала. Разумеется. Господи. Какой идиот этот Ричардс. Он все испортил.

Рори бежит к входной двери, распахивает ее и убегает.

Я инстинктивно следую за ней, даже не подумав о том, чтобы запереть дверь.

Некоторые склонны излишне драматизировать. Но не Рори. Я знаю, что песня отца действительно выбила ее из колеи.

Когда бегу за ней, вспоминаю прошлое – прошлое, когда я не успел.

Не в этот раз. В этот раз я догоню девушку.

Идет проливной дождь. Рори одета в тоненькую пижаму, босая, она, безусловно, заледенела. Мне невыносимо даже думать, что ей хоть как-то не по себе.

«Она не твоя. Она встречается с другим», – напоминаю себе я.

«Но Пижона здесь нет». – Дьявол у меня на плече теребит бородку как у Сальвадора Дали.

«К тому же ты с самого начала все равно собирался сделать ее своей». – Ангел разглаживает складки на белой робе и перекидывает ногу через мое второе плечо.

Погодите-ка, разве ангел не должен отговаривать меня от попытки погубить ее отношения?

Мой ангел пожимает плечами: «Если они поженятся, он увезет ее в пластмассовый бездушный пригород и изменит с секретаршей-молодухой прежде, чем Рори исполнится сорок. Я видел такое кино. Ей не понравится финал».

Справедливое замечание. Я ускоряюсь.

Я вымок до нитки, гравий с хрустом проседает под ногами. Эта погоня не просто погоня, потому что мои ноги и мысли мчатся в одном направлении.

Моя.

Животная идея, грубая, дикая и глупая, но я никогда не прикидывался очень смышленым человеком.

В миг, когда снова встретил Рори под люстрами того банкетного зала, по которому она плыла как сказочная фея, я знал, что разрушу ее жизнь, хочу я того или нет.

Но стать для нее кем-то важным – совсем другое дело. Я не подозревал, что таковое возможно. Теперь знаю.

Я догоняю Рори и преграждаю ей путь на Мэйн-стрит. Все заведения очень далеко отсюда и уже закрыты. Да и бежать от проблем – все равно что гнаться за ними. Куда бы и с какой скоростью ты ни направился, они все равно с тобой.

– Отпусти меня! – орет Рори. Дождевые капли стекают с ее носа, ресниц, уголков красивого и грустного рта. – Пожалуйста, оставь меня в покое. Больно. Как же больно. – Она начинает рыдать, падает на колени и повержено опускает голову.

Я кладу на ее макушку ладонь, шестым чувством понимая, что Рори нуждается в прикосновении. Не знаю, как я это понял. С Рори я просто действую.

Увидев ее в Нью-Йорке, я в ту же секунду ощутил порыв накинуть на нее свое пальто, потому как знал, что она всегда мерзнет. Сейчас делаю то же самое. Снимаю охотничью куртку и набрасываю Рори на плечи, откидывая ее мокрые волосы за спину, потому что они наверняка ей мешают.

– Почему все так развалилось? – У Рори дрожит голос. – Ты вдовец. Моя сестра мертва. Она ненавидела меня всей душой, а теперь я вынуждена жить с этим до конца своих дней. И я даже отцовский голос слушать не могу без истерик. Смерть повсюду. Даже в день нашей встречи я была на кладбище. Словно мы связаны болью. Каждая минута в твоем доме рвет меня на части, а я устала чувствовать себя истерзанной.

Я поднимаю ее на руках, хоть она и сопротивляется и снова оседает на землю. Дождь бьет по лицу. На мне только футболка, и я знаю, что завтра поплачусь за свою самонадеянность, но сейчас меня это не волнует.

– Не говори так. – Я стираю пальцами ее жгучие слезы, будто под дождем это важно. Но это важно. Для меня.

– Почему?

Потому, что ты единственная, благодаря кому я чувствую себя живым.

– Да, куда ни взгляни, всюду смерть. Но и жизнь тоже. Тебе нужно просто присмотреться.

– С чего вдруг тебя стало это волновать? Ты говорил, что Кэтлин в Дублине, – пытаясь отстраниться, упрекает Рори.

– Она в Дублине, – хриплым голосом говорю я, чувствуя, как горят уши. – Похоронена на том же кладбище, о котором ты только что говорила. Рядом с твоим папой.

– Мэл, Мэл, Мэл.

Рори вбирает в себя все эти эмоции, а их много.

Она тонет в них, а я не могу ее вытащить. Только времени это по силам.

– Нет. Прошло восемь лет. Жизнь продолжается.

– Мне нужно уехать. – Она суматошно оглядывается и кусает губу.

Я приподнимаю подбородок Рори, чтобы она взглянула на меня.

– Ты доведешь дело до конца, принцесса.

– Теперь я принцесса? Да что тут происходит? Это… это неправильно. И нечестно по отношению к Кэлламу.

– Отказаться от такого предложения было бы нечестно по отношению к тебе.

– Пообещай мне, что будешь вести себя хорошо, – говорит Рори. – Скажи, что перестанешь быть таким злобным. Но еще… – Она морщит носик. – Но еще пообещай, что не будешь излишне незлобным. Признай, что договор на салфетке всего лишь ошибка юности, что не станешь преследовать меня. Кэллам такого не заслуживает.

Я качаю головой.

– Прости.

Я не договариваю, что не могу – или не хочу – соглашаться на все ее условия или что Кэллам просто не походит на подходящего для нее парня. Рори для него слишком несовершенна.

Но никогда не скажу ей такое в лицо. И несовершенство