Для полноты картины добавим к нашему рассказу о летописных варягах еще один эпизод времен Владимира. В 983 г. в Киеве погиб некий варяг-христианин, отказавшийся выдать своего сына для жертвоприношения богам в честь успешного завершения похода Владимира на балтское племя ятвягов. В результате и отца, и сына убили недовольные киевляне-язычники. Эту историю летописец рассказывал подробно и обстоятельно: ему важно было показать, каковы были нравы дохристианской Руси. К портрету варягов в целом происшествие 983 г. мало что добавляет, разве что может служить дополнительным подтверждением того, что христианство на Русь начало проникать задолго до 988 г., и проникало оно именно через военно-дружинную среду.

Следующие эпизоды с варягами в «Повести временных лет» относятся уже к XI в., и все они связаны с сыном Владимира Ярославом (прозвание Мудрый этот князь получил только в XIX столетии, современники его так не звали).

Связи сидевшего в Новгороде Ярослава с «заморским» миром были прочными, как и у его отца Владимира, который в молодости также занимал новгородский стол. Не случайно именно этих двух князей хорошо запомнили сами скандинавы: под именами Вальдимар и Ярицлейв они упоминаются в нескольких королевских сагах – в тех эпизодах, где рассказывается о приключениях на Руси норвежских королей-миссионеров, Олава Трюггвасона и Олава Святого.

После смерти крестителя Руси Владимира Святого в 1015 г. между его сыновьями вспыхнула война. Началось с того, что один из старших Владимировичей, Святополк, убил своих младших братьев Бориса и Глеба. Из Новгорода на Святополка выступил Ярослав, нанес брату поражение (тот как раз пировал со своей дружиной) и вынудил того бежать в Польшу к тестю, воинственному королю Болеславу Храброму. Святополк и Болеслав вернулись на Русь с большой армией и разбили войско новгородцев на реке Буг. Теперь уже Ярослав бросился бежать – на север, в Новгород. Он убежал бы еще дальше – за пределы Руси, в Швецию, но ему не позволили сами новгородцы во главе с посадником Константином – они изрубили ладьи Ярослава.

Ярослав вновь отправился на юг во главе войска. На сей раз Святополк использовал против брата уже не поляков (с ними он рассорился, а размещенных по русским городам воинов Болеслава приказал перебить), а печенегов. На реке Альте произошла жестокая битва, в которой победил Ярослав. Святополк бежал, в ходе этого бегства заболел и умер в страшных мучениях (по описанию «Повести временных лет»).

В развернувшейся на Руси династической войне каждый из старших Владимировичей использовал какую-то внешнюю военную силу. У Святополка Окаянного это были сначала поляки (князь был женат на дочери польского короля Болеслава Храброго), а затем печенеги. У Мстислава, который княжил в Тмуторокани и подключился к войне после бегства Святополка на запад, – черкесы и тмутороканские хазары. Ярослав же в борьбе с Мстиславом за киевский стол в 1020-х гг. опирался на варягов.

Варяги Ярослава упоминаются уже в самом начале рассказа о событиях войны Владимировичей. Но использовать их против Святополка Ярослав не смог: его наемный корпус был уничтожен жителями Новгорода.

Если в легенде о Рюрике варяги, в сущности, описаны как предки новгородцев – «суть бо новгродцы от рода Варяжьска», то в рассказах о временах Ярослава варяги резко протипоставлены населению Новгорода. Это именно пришлые наемники, которые живут на особом дворе и притесняют горожан, творя всяческое насилие. Обиженные притеснениями варягов, новгородцы собрались и истребили наемников на «дворе Поромоне». Князь в отместку уничтожил тысячу знатных новгородцев. Но тут дошли вести о гибели Бориса и Глеба, и Ярославу пришлось мириться с горожанами. На вече он со слезами обратился к новгородцам: «Любезная моя дружина, юже исекох вчера в безумии своем, а ныне ми надобе…» Городские общинники простили своего князя и активно включились в войну против Святополка.

Второй эпизод, в котором появляются наемные варяги, – это история Лиственской битвы между Ярославом и Мстиславом в 1024 г. К этому времени Ярослав успел набрать за морем новый корпус наемников.

Варяжским корпусом Ярослава в 1024 г. командовал некий Якун – так летописец переиначил скандинавское имя Хакон. Об этом вожде нам известны два факта: Якун был слеп, и у него был дорогой, затканный золотом плащ – «луда».

Наемники себя не оправдали. Применив несколько умелых тактических ходов, Мстислав разбил войско своего брата. Якун бежал, бросив на поле боя свою «луду».

Приключения некоего норманнского наемника на службе у «Ярицлейва конунга» отразились в одной из исландских саг об Олаве Святом. Правда, звали этого героя не Хакон, а Эймунд.

В рассказе о похождениях Эймунда и его дружины на службе у Ярослава русский князь предстает нерешительным человеком, которому мало что удалось бы сделать без помощи лихих варягов. Князь посылает Эймунда на разные опасные задания, в частности, именно Эймунд убивает брата Ярослава, «Бурицлава» (здесь, по-видимому, причудливо наложились друг на друга истории Святополка и его младшего брата Бориса). В награду за свои подвиги Эймунд получил в управление город Полоцк с прилегающими землями.

Конечно, история Эймунда насыщена литературными штампами и сильно расходится с нашей летописью. Но она интересна как свидетельство прочных русско-скандинавских связей в области военного дела в начале XI в.

Кстати, «варяг» – по-видимому, не единственное слово древнерусского языка, образованное от скандинавского оригинала с окончанием на «-ing». В «Правде Русской», нашем древнейшем своде законов, встречается еще одно созвучное слово – «колбяг». В «Правде» этот «колбяг» оказывается где-то вблизи «варяга» и попадает с ним в одни и те же статьи:

«Аще челядин скрыется любо у варяга, любо у колбяга…»

В данном случае «челядин» – это раб-чужеплеменник, военный трофей. Варяг и колбяг, у которых может скрыться беглый раб, находятся в обществе времен «Правды» (та редакция закона, в которой есть колбяг, относится к первой половине XI в.) на особом положении, и в этом случае требовалась особая процедура. Но откуда же взялось само слово «колбяг»? В точности это неизвестно, наиболее вероятная версия: древнерусское «колбяг» происходит от скандинавского «kylpingr» – слова, которым обозначали финских жителей Северной Руси, точнее, одной из ее областей, юго-восточного Приладожья.

Племена Приладожья, жившие вдоль рек, впадавших в Ладожское озеро с юга и востока, тесно соприкасались со скандинавами и славянами и в X в. создали развитую военную культуру. Археологи обнаружили в могилах древних приладожцев множество высококачественного привозного оружия.

Жители Приладожья активно участвовали в торговле Северной Руси со Скандинавией и Востоком. Местная знать с удовольствием носила дорогие иноземные украшения. В Приладожье хорошо известны характерные для древнерусской дружинной культуры наборные пояса и сумки с металлическими деталями. Большое распространение получили в этом краю скандинавские фибулы, как женские, так и мужские плащевые с длинными иглами.

Военизированная верхушка финнов охотно приобретала дорогие каролингские мечи, древнейшие из приладожских мечей относятся еще к IX в. Земли колбягов (если мы считаем, что колбяги – это приладожцы) оказались самыми богатыми во всей Руси по числу находок мечей.