– Не сомневаюсь, что он так говорил.

– А Ингвар на это только засмеялся. Он сказал: пусть молодой ярл тоже узнает цену золота.

– А Власик что сказал?

– Он сказал – ты непременно забоишься… Ты же из мирной земли, войны никогда не видел… А Ингвар опять засмеялся. Почему же не видел, – сказал. – Он же визионер. Тут Власик попримолк, видно, удивился. И они начали говорить, кого на какой катер ставить… я тут ушел.

Я полежал, подумал. А потом мне отчего-то стало весело.

– Ну а зачем ты мне-то это все рассказываешь? – спросил я.

– Фил… Может, мы вернемся?

– Ты – опять?

– Нет, Фил, я прошу тебя, послушай. Можешь ты послушать? Мы украдем у Ингвара ноутбук… Включим этого Перуна и исчезнем отсюда. Ты же хотел увидеть отца? Ну и увидел. Если захочешь, ты ведь теперь всегда сможешь повидаться с ним… Но не надо играть в его игры, Фил. Это опасно. Тебя могут убить. Или ты сам…

– Ты трус, – оборвал я его. – Я все понял. Ты просто трус.

– Я не трус. Просто я думал, тут свобода. А тут… то же самое, что и у нас. Деньги и бандиты. И эти девчонки несчастные.

– С чего это они несчастные?

– Ты еще не понял? Ты не обижайся, но твой отец – просто…

Я хотел что-то сказать, но тут мой отец, конунг Ингвар, пошевелился в своем спальнике, всхрапнул и перевернулся на другой бок. Мы с Ником перестали дышать. Я видел в темноте его бледную физиономию, челку и блестящие глаза. Потом он тихонько вздохнул.

– Не ходи с ними завтра, – беззвучно попросил он.

– Ерунда. Все это не по-настоящему. Это же параллельное прошлое. Чего ты боишься?

Ник глядел на меня несколько мгновений, а потом отвернулся.

– Завтра на берегу останешься, – пообещал я.

– Я не об этом…

– Зато я об этом.

«Трус, – думал я про него. – Конечно, трус. И не трахался еще ни разу. Что это он там про отца говорил? Завидует, конечно. И мне завидует».

Размышляя об этом, я даже не заметил, как уснул снова.

* * *

Мерный плеск весел далеко разносился над молочно-белой гладью реки. Потом туман рассеялся, и на стремнине один за другим показались варяжские корабли.

Эти длинные лодьи (еще их, кажется, называли дракарами) были узкими, остроносыми, с острой же кормой. Снабженные окованным медью килем, обшитые внахлест гнутыми сосновыми досками, пропитанными дегтем и смолой, они были крепкими и достаточно маневренными, когда шли не под парусом, а на веслах, как сейчас (по двенадцати с каждого борта). Палубы у них не было; лишь на корме и на носу имелся дощатый настил, под которым были устроены укрытия от дождя и ветра. А чтобы лодьи под парусом не валило и не заливало волной, в самый низ, к днищу, вместо балласта загрузили золотые монеты и серебро в слитках. Это была плата за верную службу князю Бориславу.

Мускулистые, голые по пояс, бородатые гребцы, сидя попарно на скамейках-румах, по счету кормчего ворочали взад-вперед длинными веслами. Настоящие викинги никогда не сажали на румы рабов. Они гнули спины сами, сменяя друг друга, и могли без отдыха преодолевать огромные расстояния – лишь бы не иссякала вода в бочонках.

Но эти дракары шли медленно: они были тяжело нагружены.

– Все готовы? – негромко спросил Корби.

Парни кивнули.

Фил сжимал в руках легкий автомат «узи». На поясе у него висел черный финский нож. Он побледнел и закусил губу. Готов ли он? Да, конечно, готов. Сын конунга не может быть не готов.

Еще с четверть часа назад они сидели на берегу, болтали о пустяках: кто какое пиво пил, кто где бывал. Бывали мало где: каждый все больше рассказывал о своих родных местах (кроме местных, ижорцев да русских, был тут парень издалека, из хяме – это за теми местами, где суоми живут, да еще двое из эстов). Поэтому разговоры не клеились. Ник мог бы рассказать хоть про Швецию, хоть про Австралию, но он молчал. В катер его не взяли, да он и не рвался.

– Станут пускать стрелы – бьем всех, – сухо сказал Корби. – Пусть Перун пошлет нам удачу.

Взвыв моторами, катера вылетели из зарослей наперерез варягам. Тотчас же кормчие на лодьях часто-часто застучали в медные тарелки, командуя боевую тревогу. Было видно, как гребцы на румах по очереди бросают весла, поспешно хватая луки и стрелы. На всех были надеты кожаные куртки с нашитыми поверх медными пластинами: кормчие о чем-то догадывались или были заранее готовы к худшему. Сидевшие с другого борта в это время ожесточенно вспенивали веслами воду, разворачивая лодку носом к врагу.

Плечи и головы гребцов скрылись за деревянными щитами. Щиты эти были похожи на дощатые крышки от оружейных ящиков, но полегче. Снова прозвучал сигнал. Командиры хрипло орали по-шведски. Не теряя хода, дракары выстроились в боевой порядок – один впереди, двое за ним.

Даже в скучных пресных водах эти акулы фиордов оставались моряками. Они и не думали грести к берегу. Взяв на изготовку луки и пращи, они всерьез собирались бороться – будто каждый день встречали где-нибудь в своих северных заливах быстроходные моторные лодки «Bombardier».

Первая очередь стрел рассыпалась дождем, не причинив никому вреда. Второй не последовало. Два катера пролетели друг за другом мимо крайнего корабля (с драконьей головой на высоком бревне-форштевне), не переставая стрелять длинными очередями сразу из двух крупнокалиберных пулеметов и еще короткими, из четырех автоматов «узи». Пули прошили дощатый фальшборт дракара насквозь, смяли и порвали кольчуги и медные доспехи, разворотили ребра и спины гребцов и только тогда потеряли убойную силу. Разбитый в щепки корабль потерял ход. А пулемет все бил и бил по нему, теперь уже с другого борта. Эхо от высоких берегов с запозданием возвращало этот небывалый звук. Умирающие корчились на румах и вопили от боли, но вой моторов заглушал крики.

Фил стрелял, пока в рожке не кончались патроны. Тогда он хватал следующий и стрелял снова. «Узи» в его руках дергался, нагреваясь и шипя от брызг. Молодой ярл что-то бормотал, скрежеща зубами и смеясь, а сам все давил и давил на спусковой крючок. Он стрелял и смотрел в глаза бородатым чужакам. Он уже ненавидел их. Убийство опьяняло и кружило голову. Да, это было не похоже даже на самую лучшую игру. Крики и кровь были настоящими, и люди падали от его пуль. Не фантомы из «Battle of Evermore», а живые люди. Живые, но смертные.

Шестеро или семеро гребцов «Дракона» погибли сразу, остальные истекали кровью на румах. Четверым лучникам на корме повезло больше: они успели выпустить по врагу несколько стрел и с простреленной грудью полетели в воду. Одна из стрел царапнула плечо рулевого второго катера, он выругался по-фински и еще крепче вцепился в баранку. А вот кормчий противника повел себя иначе – он выпустил из рук весло, перегнулся через борт и остался висеть так: сразу три пули вскрыли его красивый медный шлем, как консервную банку, и раскроили ему череп. Алая кровь ручьем текла по борту, смешиваясь с мозгами.