здесь звезда? Тут и Кейдж, и Пенн, Пэлтроу и Келси Грэммер, и «Дочери Аномии» (если это актрисы-миллениалки, то он мог и не заметить их, несмотря на массу подписчиков в соцсетях). Получается, в одном месте собрали много сущностей, фильм просто солянка из цифровых личностей. Керри не читал контракт – кажется, он променял свою душу на предложение вздремнуть. Внутри все заледенело от страха. Пока они шли к просторной террасе Хэнкса, страх перерастал в ужас: что, если ему отвели второстепенную роль?

– Дорогая, у нас гости, – крикнул Хэнкс своей жене Рите Уилсон. – Это Джимбо и Келси. И еще, – прикрыв глаза, указал на Вирсавию, – Вирсавия!

– Чем вас угостить, ребята? Кофе? Мимоза?

– С удовольствием выпью капучино, – сказал Келси Грэммер.

– А я мимозу, – сказала Вирсавия.

– Джим? Джим?

– Кофе… – рассеянно произнес Керри. Он отвлекся на смех, доносившийся с веранды. Сердце заколотилось. Керри даже разволновался при виде человека, снимавшего тарелки с кованого дивана во внутреннем дворике. Титан индустрии, вечно восходящая звезда, отец современного блокбастера и даже в какой-то степени пророк – Стивен Спилберг.

Спилберг с неописуемой радостью смотрел вверх. Когда Керри приблизился, он развернул камеру и заговорил, словно снимал фильм:

– «И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их».

Он взял лицо Керри крупным планом, пока тот рассматривал армаду.

Тысячи, если не больше, тарелок закрывали собой горизонт. Оказавшись в кадре, Керри почувствовал, как стихает экзистенциальная тревога. Где он? Он там, где всегда мечтал быть, – в объективе у Стивена Спилберга. Опора под ногами, благодатная почва, знак признания. Дело не в камере, а в том, как она поборола хаос мира, зафиксировала сцену, момент. Керри представил себя, но не своими глазами, а глазами Спилберга, и картинка обрела конкретную форму. Оживание. Вот подходящее слово. А за ним еще одно: целостность. Реальность и фантазия слились воедино, и вот он здесь, в видоискателе величайшего светского мифотворца. Оживающий, да. Целостный. Он покажет свой талант. И в спешке подбирать слова не придется. Он подготовился заранее – с помощью многократных ночных бдений перед телевизором. Пора!

– Бытие встречается с откровением, – сказал Керри, кивая в сторону животных и мерцающих инопланетных кораблей. – Начало дополняет конец.

– Прекрасно. Но как ты думаешь, Джим, конец предполагает новое начало? – ухмыльнулся Спилберг.

– Я впервые вижу тебя таким счастливым.

– Случилось то, о чем я мечтал.

– Разве жизнь и мечты еще не стали одним и тем же? – спросил Керри. – Ты видел рекламу с Брандо?

– Внуки заработали на «Муцинексе» пятьдесят миллионов, – уныло заметил Спилберг. – Хоть немного побыть постчеловеком… Думаю, у нас получилось. Но теперь все это неважно. Подойди, посмотри.

Керри сел и заглянул в объектив на максимально приближенный корабль. Идеальные формы. Спилберг провел камерой вдоль корабля: ни единого стыка, шва или крепежей. Изящное чудо, излучающее свет.

– Похоже на Бранкузи[51].

– Я не знаю, что такое бранкузи, – сказал Керри. – Но уверен, оно очень красивое.

– Только истинные ценители прекрасного могут создать такие безупречные машины.

Спилберг посмотрел на жену. Кейт Кэпшоу несла на подносе свою знаменитую халу.

– Ох, вкуснота. Угощайтесь!

– Хала! – воскликнул Том Хэнкс, потянувшись за ломтиком свежевыпеченного хлеба.

Спилберг откинулся назад, чтобы заснять, как Хэнкс передает кофе Керри. Затем Хэнкс устроился в кресле рядом с ним и, упиваясь собственной игрой, заговорил:

– Мы прожили чертовски классную жизнь! Мы сделали чертовски классные вещи! Сейчас мы все летим вниз над рекой Гудзон. Мы пролетаем мимо Луны на подбитом корабле, в котором заканчивается кислород. Но я бы предпочел быть здесь, с вами, ребята, есть теплую халу, которую испекла Кейт, чем в том бункере с Лео, Тоби и этими моделями, рекламирующими нижнее белье. – Хэнкс почувствовал ком в горле, но продолжил: – Я предпочел бы быть здесь, играть с собакой в мяч. Жарить котлеты для гамбургеров и хот-догов. Зажигать бенгальские огни. С Джимбо. И Келси. Стивом, Кейтом, Вирсавией. Жить, а не убегать от этой твари. Что бы это ни было. Откуда бы это ни пришло.

Он едва сдерживал слезы.

– Просто хочу, чтобы вы это знали.

– Они за пределами нашего понимания, – сказала Рита Уилсон, похлопав его по руке. – Это нормально.

Камера Спилберга задержалась на них: портрет мужа и жены.

– А и не думал, что от человечества есть какой-то прок, – сказал Керри.

Камера повернулась к нему.

– Глупо искать в этом какой-либо смысл. Просто необъятная Вселенная. Остальное – темная энергия, или темная материя, или что-то еще? Никто не знает. И вряд ли когда-нибудь узнает. Вещи появляются и умирают. Грибок на дереве. Лаванда в поле. Что такое лаванда в поле? Меня устраивает эта бессмысленность. Мне хорошо и без смысла.

– Но мы сами придумали свой смысл, не так ли? – возразил Хэнкс. – Мы принесли его друг другу как подарок.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – пожал плечами Керри.

Спилберг отодвинулся, чтобы сфотографировать под низким углом двух звезд из А-списка – не желающих спорить, уважающих мнение друг друга.

– И почему мы все не собрались раньше? – спросил Хэнкс. – Пока было время?

– Спросите у TPG, – сказал Керри.

– Кто такой TPG? – спросила Рита Уилсон.

– TPG владеет CAA, – разъяснила Кейт Кэпшоу.

Крошки халы, которую испекла жена Спилберга, задергались на серебряном подносе в дикой пляске в тон нарастающему гулу космического корабля. Хэнкс повернулся к океану и с ужасом наблюдал за движением кораблей. А потом все взгляды снова приковал к себе поднос, на котором сладкие хлебные крошки в такт музыке сложились в трепещущую геометрическую форму, которая поразила их еще до того, как Спилберг, ахнув, озвучил увиденное.

– Древо жизни.

Узор из хлебных крошек рассыпался от дикого голоса из динамиков, заглушившего инопланетную музыку:

– ПРОВЕРКА, раз-два! ПРОВЕРКА! ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ! ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ И СЛУШАЙТЕ.

Животные завопили от страха.

– Я инопланетный эмиссар для всего человеческого рода!

– Кто это? – спросил Джим.

– Канье, – отозвался Том Хэнкс.

Они все покинули веранду и пошлепали по песку вместе с папарацци. Канье Уэст с посеребренными контактными линзами и титановой короной, украшенной бриллиантовым логотипом Adidas, стоял на солнечной террасе своего элегантного современного пляжного дома. Уэст с удовольствием позировал для новостных дронов, простирая руки к небу, словно благословляя и приветствуя армаду пришельцев. Спилберг, Хэнкс и Керри вызвали небольшой интерес – примерно такой же, как кучка трусивших мимо лам. Из дома в сопровождении полных съемочных групп из FOX, CNN, TMZ и E! вышла Ким Кардашьян в жемчужной диадеме и серебряном бюстье с чашечками в виде летающих тарелок. Ким успокаивала ребенка, сидевшего у нее на руках, а Канье снимал их на айфон. Для миллиардов зрителей, которые смотрели его в прямом эфире, Уэст в этот