Оба парижских учреждения в конце концов проглотят пилюлю, сопроводив свое недоверчивое согласие секретными протоколами с изложением своих протестов. Чтобы покончить с этими проявлениями сопротивления, Франциск называет парламентариев «бандой сумасшедших» и угрожает забвением некоторым из них.

Но одно дело — заключить соглашение с Римом, а другое — вступить в борьбу с нарождающейся воинственной ересью. По этому вопросу позиция Франциска и его друзей совершенно четкая, она легко вытекает из предпосылок, которые мы упоминали выше: до тех пор, пока обновление в области духовного идет лишь путями гуманизма (даже протестантского), монарх позволяет это делать и даже поощряет. Но как только возникает явное инакомыслие, которое становится опасным, он начинает жестоко карать.

На этот раз протестантский гуманизм не может появиться только из Италии — она слишком клерикальна или понтификальна, — он появляется из Нидерландов — родины Яна Стандука. В конце XV века он развивал в Париже в коллеже Монтегю учение о Священном писании и о жизни отцов Церкви. Его усилия попадают на благоприятную почву, так как французское общество в последний век Валуа в действительности остается глубоко христианским и проявляет глубокое стремление к божественному.

Духовенство, среди которого есть, конечно, и зараженные абсентеизмом, прелаты и простые священники, сохраняет в целом преданность этим идеям. Инициативы по реформированию церковного института встречают, естественно, на начальном этапе положительный отклик, но в дальнейшем сталкиваются с резко враждебной реакцией. Попытки синтеза христианства и идей Возрождения встретили благоприятный отклик. Во времена Людовика XI Гийом Фише установил в подвалах Сорбонны немецкое типографское оборудование. Он использовал его для издания текстов античности и для того, чтобы сблизить идеи Платона и христианское видение «во имя общей концепции красоты». А Лефевр д'Этапль (умерший в возрасте 80 лет в 1536 г.) издает в экуменическом духе Аристотеля, псалмы и Святого Павла. Нидерландский гуманист Эразм становится в 1490-1500 годах великим европейцем, каковыми много позднее станут Вольтер, Гюго, Золя. Он публикует в 1516 году (год заключения конкордата в Болонье, поистине рубежный год) на основе греческого оригинала Новый завет, который в глазах людей, приверженных букве божественного слова, обесценивает древний латинский перевод Библии (Вульгату) Святого Жерома — гениальное произведение, но с большим количеством ошибок. Жером легко допускал двусмысленность. Эразм, который уже был образцом современного интеллектуала или определенного типа современных интеллектуалов, писал очень быстро, в темпе, согласовавшемся с методами и техникой печатания.

Он стремится выявить подлинное лицо Христа, которое изменили до неузнаваемости различные толкования и предубеждения, сложившиеся в течение веков. Эразм не порывает тем не менее с существующей Церковью, но его публикации первых христианских писаний, соответствующие оригиналу, послужат основанием для обвинений его в том, что он «снесет яйцо, наседкой которого станет Лютер». Во Франции, находясь в ближайшем окружении власти, Гийом Бюде, ярый сторонник политического самодержавия, также развивает, и с большой последовательностью, гуманистические тенденции: в своих трудах он тоже настаивает на существовании тесной связи между античным эллинизмом и откровениями религии. Маргарита, сестра Франциска, объединяет вокруг себя дружеский кружок, в который входят Лефевр д'Этапль и Гийом Брисонне — епископ города Мо. Этот священнослужитель — блестящий представитель нового поколения Брисонне. Он резко отличается от предшествующих поколений этого семейства, которым были свойственны карьеризм и погоня за высокими должностями. Епископ Мо «устраняет образы святых, предпочитает французский язык в литургии, распространяет среди своих прихожан переводы Священного писания».

«Еретическое» нашествие на французские земли начинается с 1519 года, с поступлением в Париж — не без помощи издателей — первых брошюр Лютера в пачках по 100 экземпляров.

Палинодии Сорбонны (которая не осуждает полностью враждебность Лютера к папским индульгенциям), бюрократическая инерция, которую проявляют Парижский парламент и окружение короля, и, наконец, терпимый гуманизм Франциска задерживают до 1523 года первое серьезное неодобрение новых идей. И они используют эту достаточно длительную отсрочку, чтобы пустить корни, прочность которых докажет время. Лютеранская пропаганда усиливается в 1520-х годах, совпадая с разгромом при Павии, предательством коннетабля Бурбона и периодами резкого повышения цен на пшеницу.

Такая кризисная атмосфера не могла не способствовать усилению религиозных противоречий. Лютеранство выдвигало перед христианами на этой стороне Вогезов несколько вопросов первой величины: ставя акцент в соответствии с посланием Святого Павла, которым до сих пор пренебрегали, на спасительной вере, оно отбрасывает ветхий хлам формализма и суеверного ритуализма, которые заслоняют верования каждого. В то же время лютеранство выдвинуло — и это представляло главное испытание — важнейшее требование к верующим: до Лютера можно было соглашаться на словах или в глубине души с определенной церковной культурой, завещанной историей и тесно связанной с живой структурой коллективного общества, можно было уважать принципы этой культуры, отдавать должное ее торжественным церемониям, заниматься благотворительностью, с радостью участвовать в молебнах, различных праздничных мероприятиях… Но после 1520 года, когда Франция, в свою очередь, оказалась под влиянием идей монаха из Виттенберга, уже недостаточно было быть полностью погруженным в культ или в культуру. Делать надо значительно больше и лучше: нужно верить, следуя идеям Лютера. Верить. И только верить. Но достичь чистой, простой веры не так-то и просто, даже если к этому относиться с самым горячим желанием. Сам Паскаль сумел выпутаться из поставленных таким образом проблем лишь благодаря хитроумной находке — пари — которая обессмертила его имя.

Будучи гуманистами, Франциск и его сестра предпочли бы поддерживать мирное сосуществование принципов официальной Церкви и инакомыслия. Это невинное и очень евангелическое пожелание было неосуществимо в долгосрочной перспективе.

Ведь Лютер, логически сворачивает на путь антигуманизма. Действительно, какое значение может иметь языческая античность, от которой хотят спасти и очистить христианскую доктрину? Саксонский предсказатель знакомит с классической культурой, тем не менее осыпает бранью несчастного Эразма, имя которого действительно отождествляется с возрождением греческой и латинской литературы. Он называет его «ядовитым полемистом, эпикурейским кабанчиком, жалким писателем, оглашенным, нечестивцем, болтуном, софистом, невеждой». Он квалифицирует идеи Эразма как «смесь клея и грязи, мусора и помоев», и, как напишет (не без вселенской меланхолии) Жан де Люмо, «придется дожидаться XX века, чтобы Эразм-христианин был вновь открыт».

Значительные силы — лютеранские «слева» и интегристские «справа» — подталкивают к расколу. Но Франциск упрямо противится и лишь скрепя сердце отказывается от примиренческих позиций, каковыми являются, естественно, и его собственные. Много раз, вопреки воле репрессивно настроенных судей, он спасает свободу или жизнь дворянина и набожного интеллектуала, приверженца евангелических идей Луи де Беркена[85]. В 1529 году, воспользовавшись отсутствием короля, Парламент приказывает втайне от монарха сжечь Беркена.