Нет, все-таки что-то со мной не так. Может быть, это предчувствие какой-то новой, неведомой беды? — думал Юрген, немного успокоенный равномерным шелестом колес по гладкому дорожному покрытию, все больше удаляясь от Бремена. — Что-то должно случиться, о чем я не знаю». И, как оказалось позже, обостренная интуиция не обманула его. Но сейчас, словно ощущая дыхание Леры рядом с собой, он снова вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Чувство, которое испытывал Юрген к Валерии, начавшееся с романтического увлечения, очень скоро наполнилось отчаянным желанием интимной близости и, в конце концов, переросло в тайную роковую страсть, захватившую все его существо. Он не верил сам себе, пытался бороться с этим непривычным для него чувством, временами злился на себя, ненавидел и себя, и ее, но ничего не мог с собой сделать. Он не мог вынести даже мысли о том, что она проводит время с другими мужчинами, которые имеют на нее больше прав, чем он. В конце концов с годами он понял, что Валерия должна стать только его женщиной и всегда быть с ним, потому что он сам, несмотря на все попытки освободиться от мучительного чувства, принадлежал ей безраздельно. Связи с другими женщинами не успокаивали и не отвлекали его, а только усиливали страсть к Валерии… Теперь, когда прошло несколько лет после того, как они расстались, когда все так удачно, казалось бы, сложилось в его жизни, он снова испытывал невыносимые страдания, думая о ней, и не мог отделаться от мысли, что он потерял ее в силу каких-то неведомых ему обстоятельств. Почему она так бесследно исчезла, почему не ответила ни на одно из его писем? Ему не хотелось верить, что она могла просто забыть его…

Юрген Грасс, измученный навязчивыми воспоминаниями, разрываемый сомнениями и противоречиями, умудренный жизненным опытом, только внешне походил теперь на красивого беззаботного юношу, впервые попавшего в Россию много лет назад… Именно тогда, удаляясь по автобану от родного Бремена, он задумал создать свой главный фильм-исповедь, в котором должны отразиться его искания и размышления, его личная драма, нанесшая ему глубокую, непроходящую с годами душевную рану. В этом фильме его герой, человек неоднозначный, скрывающий под маской благополучия иссушающую его роковую страсть, будет вести диалог с самим собой, пытаясь докопаться до истины… В его возбужденном воображении уже выстраивались эпизоды будущего фильма, возникали лица актеров, которых он пригласит на главные роли…

Юрген решил по возвращении в Гамбург немедленно приняться за сценарий.

Задумчивый и усталый, проезжая в потоке машин мимо чистеньких, утопающих в зелени ферм с уютными домиками и благодушными приветливыми хозяйками, Юрген выстраивал мысленно первый эпизод своего будущего фильма, но все, что приходило на ум, не удовлетворяло его. Было только общее ощущение, состояние, настроение. Сначала чистая лирика, потом немного юмора, эротика, секс и сложная многоплановая психология, которая в конце концов займет в фильме центральное место… Психология мужчины, который был безумно влюблен, но судьба развела его с любимой. Почему развела — надо придумать, но не потому, что она его разлюбила. Возможно, вмешательство каких-то злых сил, даже мистика… Проходят годы, он добивается успеха и в делах, и у женщин, но это не приносит ему удовлетворения… Воспоминания о той, давней любви пронизывают всю его жизнь, создают как бы вторую реальность, которая все больше затягивает его и уводит от действительности… В конце концов через много лет они, конечно, встретятся снова, но что из этого получится, надо подумать. Встреча должна быть фатальной и в то же время осложненной обстоятельствами… Они видят друг друга в окна проезжающих навстречу поездов… Или он видит ее на экране, а она — его, и они не могут найти друг друга и встречаются еще через какое-то время… Он начинает сходить с ума, потому что их отношения остались неразрешенными, невыясненными, это мучает его с каждым годом все сильнее… Главное теперь — понять, каким должен быть финал…

Вернувшись в Гамбург, в привычную обстановку, Юрген вдохновенно принялся за работу, но вскоре его творческий пыл стал угасать, поглощенный монотонной обыденностью жизни. Ему необходимо было оживить фантазию, испытать новый эмоциональный подъем, и он решил, что пришло время снова поехать в Россию…

Валерия, с головой погрузившись в работу, которой ей так не хватало в последнее время, в странные отношения с Красовским, почти перестала замечать, что происходит в доме. Она удивлялась теперь, как ей удалось прожить пять с лишним лет в состоянии почти искусственного затишья и забвения, в отрыве от внешнего мира, с притупленными ощущениями и страстями. В этот период она почти не задумывалась о том, что будет дальше, как повернется ее жизнь потом и повернется ли вообще. Она почти перестала что-либо чувствовать, медленно плыла по течению не узкой и не широкой, а какой-то средней реки, не вглядывалась в берега, не погружалась в глубину. Потом, много лет спустя, она с удивлением оглядывалась на этот период своей жизни, считая его далеко не самым ярким и выразительным, а как бы вообще случайным. Правда, невозможно было считать случайностью собственную дочь, которая требовала все большего внимания к себе, создавала массу проблем и одновременно все больше отдалялась от матери. К сожалению, Лера заметила это слишком поздно…

Максим злился, ворчал, что ходит голодный, что дочь полностью заброшена. Он обижался, что Лера совершенно перестала интересоваться его делами, зевает, слушая его драматические истории об изнасилованиях, убийствах и грабежах. Лера старалась сглаживать острые углы, как могла, но спокойное течение реки вдруг сменилось бурной стремниной, и Лера отчетливо ощущала, что ее сносит все ближе к клокочущему водовороту.

Однажды, сильно задержавшись на студии, она вбежала в детский сад… Воспитательница посмотрела на нее как-то странно и сказала, что Сонечку давно взяла бабушка.

Галина Семеновна, мать Максима, всегда вела себя довольно определенно в отношении Леры. Регулярно, два раза в году, невестка получала от нее подарки — к дню рождения и к Новому году. Этим их родственные отношения ограничивались. Софочка, напротив, была задарена бабушкой с ног до головы. Поначалу Лера не придавала этому большого значения и только говорила:

— Галина Семеновна, не надо так баловать ребенка!

На это свекровь отвечала:

— Я ее вовсе не балую, я балую себя, и ты не можешь запретить мне это!

Сонечка, казалось, вовсе не поддается искушению. Она с каким-то недетским безразличием принимала дары и тут же бежала к матери, которую ревниво обожала.

— Смотри, мамочка, это бабушка принесла. Куда это убрать?

— Зачем убирать? Поиграй, а то бабушка обидится, — шептала ей Лера.

— Ну вот еще! Я хочу играть с ведмедиком, которого мне мамочка подарила!

Лера обнимала свою неподкупную дочь и говорила тихо:

— Хорошо, моя родная… Поди, посиди с бабушкой, а потом мы с тобой что-нибудь придумаем…

— Ну ладно уж, пойду, потому что ты меня просишь, — заявляла Соня с серьезным видом. — Мама, ты такая красивая. А я буду такая красивая?

— Конечно, ты будешь еще красивее! — Лера прижимала к себе дочь и целовала ее в круглые щечки и курносый носик с крапинками веснушек. Она была настолько уверена в преданности Сонечки, что даже мысли не допускала, что когда-нибудь это может измениться. Она не стеснялась проявлять свою любовь к дочери и в то же время могла быть строгой, даже резкой. Сонечка обижалась, плакала, но потом сама первая просила прощения у матери, в которую была влюблена до обожания. Так было до самого недавнего времени, но вдруг что-то произошло… Отвергаемая прежде бабушка, которая откупалась от внучки подарками, но никогда не тратила на нее много времени, вдруг заняла в жизни внучки довольно важное место. Как и когда это произошло — Лера просто не заметила и теперь вдруг, словно ощутив неприятный, болезненный укол в душу, впервые задумалась об отношениях с дочерью всерьез. Чего недоставало Соне — внимания, тепла, задушевных бесед? Нет, все это было, Лера не могла упрекнуть себя в пренебрежительности к ребенку, хотя, конечно, в последнее время их общение стало более отрывочным и поверхностным… Может быть, ей самой следует сблизиться со свекровью в целях всеобщего мира? Как бы это ни было противно, надо попытаться быть немного хитрее, ничего нельзя пускать на самотек и ни в чем нельзя быть уверенной…