Он жил в центре Москвы, в старом кирпичном доме. Они въехали во двор, вошли в подъезд, сопровождаемые любопытными взглядами местных кумушек. Когда они вошли в квартиру, Лера была поражена. Дорогая мебель, мягкий ковер на полу, красивые светильники, от которых исходит неяркий свет. Уютно, приятно…

— Тебе нравится? — спросил Красовский.

— Да… У вас очень хорошо, красиво.

— Я рад. Знаешь, ты можешь не поверить, но я был почти уверен, что ты согласишься навестить меня. Садись, отдыхай, — он открыл бар, достал красивую бутылку ликера. — Надеюсь, ты не против?

«Наверное, лучше всего встать и уйти, сейчас, пока еще не поздно, — подумала Лера. — Что же я делаю? Почему не ухожу?»

— Знаешь, когда я увидел тебя еще в самолете, мне показалось, что ты слишком красива, чтобы быть еще и умной… Потом, заговорив с тобой в автобусе, я понял, что могу ошибаться… Ты посеяла сомнения в моей душе относительно женского пола, к которому я никогда не относился всерьез. И, наконец, мои сомнения рассеялись, когда я услышал, как ты поешь. Это потрясло меня.

— И именно поэтому вы решили пригласить меня в свою передачу. Я очень хочу работать, я готова петь, плясать, делать все что угодно. Но вы обещали рассказать мне о вашей студии, и я с нетерпением жду. — Лера попыталась задать разговору деловой тон.

Красовский неожиданно рассмеялся.

— К черту работу! Честно говоря, это был просто предлог, чтобы увезти тебя! Сейчас, глядя на тебя, я вспоминаю, что подумал тогда… Я вдруг увидел женщину, встреча с которой представляет для меня определенную опасность, потому что эта женщина нужна мне! Но, увы, сердце этой женщины занято другим. Что ж, я взял себя в руки и с новой силой погрузился в работу. Я не искал встреч с тобой, но, поверишь ли, все это время я не переставал думать о тебе! Наконец я узнал от твоей подруги, что ты свила себе уютное семейное гнездышко. Это показалось мне нелепостью, еще большей нелепостью, чем увлечение хорошеньким немцем. Теперь, когда мы снова встретились, ты опять не свободна. По-моему, это несправедливо! — Красовский встал, сделал несколько шагов по комнате, закурил, снова сел в кресло напротив Леры.

Она опять подумала, что должна не просто уйти, должна бежать отсюда…

— Не знаю, стал бы я или нет предлагать тебе руку и сердце, не уверен, что я способен на это, — продолжал Красовский, — но я совершенно определенно хочу, чтобы ты была со мной! В конце концов, для меня безразлично, какая у тебя жизнь там… Ты нужна мне, Валерия! Ты давно мне нужна!

— Как странно это слышать от вас, — сказала Лера, глядя в его глаза, излучавшие странное притяжение.

— Странно? Ты считаешь, что старый скептик Красовский не способен испытывать чувства? — Красовский подошел к Лере, взял ее за руку.

Дрожь пробежала по ее телу.

— Мне действительно так казалось, — прошептала Лера.

— Я избавлю тебя от этого заблуждения! — внезапным рывком он прижал ее к себе и поцеловал в губы.

«Господи, что же он делает, что я делаю… — пронеслось в ее сознании. — Я должна бежать отсюда!..»

Но он сразу же отпустил ее, откинулся в кресле, снова закурил. Лера заметила, что у него дрожит рука, в которой он держит сигарету. Она увидела его взгляд, в котором появилось на миг выражение беззащитности. Она все еще могла встать и уйти, но это было бы совсем глупо. Ведь она согласилась поехать с ним, она знала с самого начала, чем все это может закончиться. Она встала, подошла к нему, села рядом на подлокотник кресла, положила голову ему на плечо. Красовский сжал ее руки, потом попытался снять с нее свитер, у него ничего не получилось, руки слушались плохо. И тогда Лера сама быстро разделась, бросила на пол одежду и юркнула под плед, разложенный на диване.

Красовский прошептал:

— Я знал, что это когда-нибудь произойдет…

Юрген Грасс неторопливо ехал по улицам Бремена на своем новом темно-синем «Фольксвагене». Машина катилась легко и бесшумно по старинным кварталам вольного ганзейского города, мимо старых домиков с черепичными крышами, чистеньких тротуаров, украшенных цветниками. Светлые, чуть заметно тронутые сединой волосы мягкими волнами обрамляли его бледное худое лицо, большие голубые глаза выдавали скрытую печаль. Он выехал на Мартиништрассе, не спеша обогнул центр Бремена, любуясь красотой утопающего в золотой осени родного города, где повсюду шло веселое народное гулянье. Уличные музыканты в ярких костюмах играли старинные немецкие мелодии, молодежь танцевала на Базарной плошали, юноши и девушки обнимались, улыбаясь и заглядывая друг другу в глаза. Фраймаркт, древний национальный праздник, был в самом разгаре, и по традиции весь город буквально «стоял на голове». Легкий дымок исходил от жаровен, наполняя город ароматами печеных сосисок и диковинных пряностей, пенилось и искрилось в кружках золотистое крепкое пиво, повсюду раздавались песни и смех… Знакомые с детства картины родного города наполняли душу Юргена глубокой нежностью и какой-то еле уловимой щемящей тоской. Посреди всего этого неистового веселья величественно и строго, как вечность, возвышался собор святого Петра, с детства манивший Юргена тайнами сокровищ своих «свинцовых подвалов»… Но сейчас вид собора вызвал у него совсем другие мысли…

— «Прежде чем покинуть город, вымети лестницы собора святого Петра», — сказала мама на прощанье. Отец рассмеялся и добавил, что чем больше ступеней он сумеет вымести, тем скорее познакомит родителей с будущей невесткой… Юрген ощутил внезапную боль в душе, от этой шутки, но, стараясь не показывать виду, почтительно простился с родителями и быстро направился к машине… Разве мог он рассказать все отцу и матери? Да, он до сих пор не женат, а ему скоро тридцать два! И угораздило же их вспомнить дурацкий бременский обычай! Он живо представил себе, что все холостяки города, которым перевалило за тридцать, собираются вместе с вениками и швабрами и, толкая друг друга, ищут несуществующий мусор на сверкающих чистотой лестницах. Вот кто-то первым заметил на ступеньках опавший листок, все бросились за ним, размахивая своими орудиями труда. Юргена немного развеселила представившаяся ему картина, он нажал на газ и покатил быстрее в направлении автобана, ведущего за пределы города.

Он ехал, тихонько напевая старинную мелодию, которую играли музыканты на площади, и чувство горького одиночества все больше наполняло его… «А ведь во всем виновата Россия — подумал он с грустью, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания, — и надо же было поехать туда… Все с тех пор не так…»

Он почувствовал вдруг, что не может управлять машиной, медленно съехал с трассы и с удивлением обнаружил, что по его щекам текут слезы. «Что же это со мной? Может быть, я схожу с ума? Надо срочно позвонить психоаналитику и назначить встречу… Если я сам не могу справиться с собой, следует, наверное, пройти курс лечения до начала съемок нового фильма… Как это некстати! Именно сейчас, когда все так удачно складывается, когда я почти на вершине карьеры, вдруг погрузиться в депрессию от нахлынувших воспоминаний и любовной тоски». Перед Юргеном возникло ее лицо, навязчивый образ улыбался ему из тумана прошлого, манил его взглядом, ее низкий, чуть хрипловатый, до боли знакомый голос произносил ласковые, нежные слова… Ему казалось, что она здесь, рядом, он снова может обнять ее, почувствовать тепло ее тела, жар ее поцелуя… Но нет, это иллюзия, опасная игра его воспаленного воображения… И он снова заплакал, уже не пытаясь сдержать слезы. Он полностью погрузился в воспоминания о каждой их встрече, начиная с самой первой, непродолжительной, но такой насыщенной и незабываемо яркой. Боже мой, с тех пор, как произошло его случайное знакомство с Валерией, минуло почти семь лет! Столько всего было в жизни за эти годы, столько женщин встречалось на его пути! Романтические увлечения, физическая близость, безумные ночи, загулы с друзьями — все это проходило почти бесследно, а любимый образ жил в его памяти, прекрасный, манящий, и только ярче становился с годами. Иногда Юргену вдруг начинало казаться, что он стал забывать ее, и это его пугало, он мысленным взором восстанавливал ее черты, словно нарочно растравляя себе душу.