в Коломне Музей московского мусора.

В самом центре, в каком-нибудь заброшенном здании.

Побелевшая Маринкина башня из пластиковых вилок,

царапающих, как только что доставленную еду, воздух,

кремль из разноцветных бутылочных крышечек,

добрых и не очень,

монастыри и церкви благословляют на новую жизнь использованную бумажную посуду,

их колокольни из высоких пластиковых полулитровок,

картон и салфетки конструктивистских бань,

Москва-река переплетается с Окой полиэтиленовыми пакетами,

трамвайные пути из пластиковых трубочек,

и трамваи из макулатуры.

Музей замены живого города на город-переработчик

отходов чужой жизни,

Демонстратор всех достопримечательностей Коломны,

которые она может потерять,

интерес к которым могут потерять москвичи

из-за дурного воздуха, плохой экологии,

из-за того, что наступило мусорное время.

Ещё в моём музее будут:

мусорные баки-экспонаты,

мойдодыры нового времени,

готовые принять новое сырьё

для Музея московского мусора.

Ещё в моём музее будут:

карта с обозначениями городов,

обвенчанных с Москвой её мусором,

карта мусорных маршрутов,

карта с обозначениями случившихся мусорных бунтов,

видео мусорных бунтов,

журналистские материалы о мусорных бунтах.

Русский мусорный бунт – осмысленный и обозначающий то,

что наступило мусорное время.

Ещё в моём музее будут:

лекции, семинары, консультации,

мастер-классы по переработке мусора,

работы современных художников,

литературные вечера, где прочтут

новые сказки о кустарных переработчиках переживаний-отходов.

Экскурсоводом в моём музее станет Марина Мнишек,

невольный бренд Коломны

и Смутного времени,

лучше всех понимающая,

что такое быть выброшенной из Москвы.

«Женя, мы ничего наверняка о ней не знаем, —

говорит мне Владимир Юрьевич, —

относитесь к Марине Мнишек как к литературному персонажу,

шекспировской героине,

тогда и было шекспировское время».

Мой невольный двойник – Женя из Коломны,

которую приняли за меня в Арткоммуналке

(за меня – то есть за «московского писателя»,

разделяющего и перерабатывающего

только человеческие эмоции и истории).

С юности под смех своего окружения

разделяет мусор и отвозит его на переработку,

шьёт тканевые мешочки для продуктов на развес и

ходит со своей посудой в кафе быстрого питания.

Женя говорит, что после всей этой мусорной истории

всё больше людей в Коломне стали разделять

мусор и относить его по субботам к Горизонту,

чтобы хотя бы так отодвинуть это мусорное время.

Марина Юрьевна воет с башни,

я её слышу.

У неё повесили сына, трёхлетку-ворёнка,

вороны летают над Коломной, Тарусой,

Чеховым, Клином, Тучково, Наро-Фоминском,

Сыктывкаром, Архангельском.

Марина Юрьевна видит, как из Москвы едет мусор,

я вижу его ещё в Москве,

я произвожу его ещё в Москве,

а потом еду в Коломну.

В тексте использовано письмо Марины Мнишек Сигизмунду III от 15 января 1610 года.

Поэма написана во время пребывания в арт-резиденции «Арткоммуналка. Ерофеев и другие». Коломна, 2019 год.

1.

Строили-строили и недостроили. Лиля росла на пустыре среди недостроя. Их многоэтажку сумели закончить, мама сама принимала участие, соседнюю тоже смогли завершить, третья осталась на уровне первого этажа, а четвёртая состояла только из лабиринта подвала. В нём копилась зелёная тягучая вода. Окна Лилиной квартиры выходили на двор с лазанками, 74 слитых друг с другом прямоугольных болотных бассейна слева, одноэтажные руины-выкидыши в другой. Лиля часто глядела сквозь стекло и достраивала тетрисной игрой второй этаж, третий, четвёртый… одиннадцатый, двенадцатый… и двадцатый, и двадцать седьмой… и сороковой… Серому небу их посёлка нужен был небоскрёб, почесать облака. Справа от Лилиного дома за забором с ромбами стоял завод-недострой. Его почти успели, но не накрыли крышей.

Мама запрещала, но Лиля и дворовые содети проводили своё внешкольное время в недостроях. Лазанки ржавели, кому они нужны, когда построили рядом настоящие места для лазанья. У содетей была предводительница Настя, щуплая девочка с жёсткими серыми волосами. Её все слушались. Лиля тоже ей подчинялась. Настя решала, куда они лезут сегодня и во что играют. Например, однажды она назначила Лилю и мальчика Артёма мужем и женой, которые должны были жить в одной из недостроенных квартир и спать в комнате-спальне. Настя велела содетям принести из дома старые одеяла и спальники – кинули у лысой стенки, простыни – прицепили на дыры окон, два рваных полотенца – уложили в качестве ковров. Настя сказала, когда супруги доживут до зимы, они должны будут вынести ковры на снег и чистить их снегом и веником. На стенах Настя и содети нарисовали обои, мебель и даже телевизор. Состоялась свадьба, Настя напялила на Лилину светлую, со слабыми кудряшками голову тюль и сама провела процедуру-церемонию, с начёсанными волосами, одетая в сутану (чёрную водолазку с пиджаком и белую салфеточную вставку) и туфли на каблуках. После объявления мужем и женой она заставила Лилю и Артёма поцеловаться. Лиля ничего про этот поцелуй не поняла. Содети изумлялись и смеялись. Настя сказала, что теперь супруги должны идти ночевать на матрасы и заниматься любовью, но Лиля заплакала и убежала домой.

На завод содети лазить боялись и не знали, как пробраться. Забор толстый и высокий. Лиля шла из школы и увидела, как из-за забора на фоне завода-недостроя торчат две деревянно-тряпочных наручных куклы и разговаривают. Зазаборный такой театр. Куклы с деревянными лицами женщины и мужчины, видная часть их тел из набитых ватой тряпок была одета в синие комбинезоны. На очень крупных деревянных башках сидели оранжевые каски. Руки кукол, тоже деревянные, крупные, бились и стучали друг об друга и об забор. В левую ладонь мужчины-куклы был встроен поскребок. Руки женщины были пусты, поэтому стучали друг об друга очень звонко. Озвучивал наручные куклы один и тот же мужской голос: за него он говорил хрипло, а за неё – чуть пискляво. Они покрикивали, и актёру удавалось как-то кричать разными голосами одновременно. Куклы обсуждали между собой, что не понятно, как образовался лаз на их территории со стороны шоссе. К радости, за столбом он не виден, и никто не знает. Пытались говорить шёпотом, но Лиля стояла рядом, вкопанная в осеннюю грязь демисезонными сапогами с протёртыми носами, и всё слышала. Она поняла, что это кукла-женщина разговаривает хрипло, а кукла-мужчина – пискляво. Кукла-женщина переживала, что куда-то делся её подъёмный кран. Тут она заметила Лилю и спросила у неё, не видала ли та её подъёмный кран. Лиля ответила, что нет. Наручные куклы осознали, что их подслушали. Принялись кричать друг на друга, что теперь они пропали, их секрет раскрыт. И исчезли. То есть кто-то опустил руки за забором. Бетонный занавес.