Шрифт:
Интервал:
Закладка:
где в пределах кремлёвских стен
поселились обычные люди.
Женщинам в стране с кремлями
редко бывало скучно:
войны, репрессии, революции, голод и холод,
параллельно – дети, мужья,
стирка, уборка, готовка и пашня —
что в Кремле, что рядом, что вдалеке от него.
Но Влада Андреевна,
комсомольская боярыня,
семи дел деятельница, особенно не знала скуки,
даже за станком Коломзавода,
даже в дефицитной очереди.
Отведав рыхлого яблока
от скучной теперь яблони,
Влада Андреевна впервые почувствовала скуку.
Пожевала, погоняла её в искусственной челюсти,
не разобралась, решила, что сорт подвёл.
Отправилась в дикси —
зря-напрасно-я-здесь-выбрать-невозможно ощутила.
Поработала в саду —
зря-напрасно-невыносимо-тружусь
ощутила.
Посмотрела телевизор —
зря-напрасно-я-смотрю-ерунду-пора-прекращать ощутила.
Дочери позвонила —
зря-напрасно-я-с ней-говорю-надо-бросать ощутила.
Так Владе Андреевне стало скучно в Коломне.
Так Владе Андреевне стало скучно в жизни.
И она, не поняв, что перед ней скука, решила, что началась смерть.
Слегла и известила родственников.
К комсомольской боярыне в Кремль срочно съехались наследники:
сын, дочь, внук из Коломны, внучка из Москвы.
Они созвали врачебный консилиум.
Лекари сказали, что боярыня здорова.
А соседка привела молодую знахарку,
та сказала, что Владу Андреевну сглазил
тридцатилетний московский видеоинженер,
и посоветовала срубить яблоню, указав на дерево
под кухонными окнами.
Родственники растерялись в Кремле с яблонями,
а Владе Андреевне делалось всё скучнее и скучнее.
Это был сильнодействующий отход для
людей без опыта скуки.
Поваленной свибловской башней
боярыня, крупная и круглая,
лежала в обнимающем пятки платье
из красного советского ситца
и готовилась к смерти.
Внучка привела в Кремль
психотерапевта, троянски выдав его за гастроэнтеролога.
Тот поговорил с Владой Андреевной
и выписал ей лечение, приняв скуку за прогрессирующую депрессию.
Боярыня тайно повыплёвывала таблетки,
врач ей сразу пришёлся не по вкусу,
слишком вежливый, значит – неопытный.
Через две недели иссяк отход из Свиблово,
он переработался
в предчувствие смерти,
запущенный огород
и 4 ссоры с родственниками.
Коломенские отходы-эмоции
не действуют так на местных —
у них иммунитет с рождения
к переживаниям на своих почве и воздухе.
Боярыне сделалось лучше.
Она зажила как прежде: в Кремле,
в работе в огороде и по дому.
Смотрела телевизор, ходила в дикси,
сбербанк и на рынок, звонила своим наследникам.
И, подумав, срубила яблоню
под кухонными окнами.
3. Бульвар Дмитрия Донского – Коломна
Лена – человек из многоэтажной жизни
на бульваре Дмитрия Донского,
выходка своих родителей,
теперь царица собственного тела,
и как она повелевает, так с ним и бывает.
У Лены, царицы собственного тела,
пять дней шла кровь и шла боль.
Во всём другом воспроизводилась
её обычная бесценная привычка-жизнь.
От этих дней осталось
7 больших использованных прокладок,
11 средних использованных прокладок.
Они уехали в Коломну,
легли на свалку и напитали болью землю.
Из красной Лениной родной
боль превратилась в бесцветную анонимность,
с грунтовыми забралась в зажатую
мужскими ладонями бутылку, которые доили родник
на Молочной площади.
Под моим резидентским окном в Коломне сидели
три королевича, мусорно говорили, что-то ели, что-то пили,
слушали песню со словами «мама, она любит хулигана»,
немного историю, которая случилась с Леной.
Один рассказывал, как видел парней, держащихся за руки,
прямо тут, на площади, и не мог поверить,
говорил: «Они добрались уже сюда, в Коломну!
И совсем, отбросы, не прячутся!»
Было жарко и липко, решили запить родниковой водой,
пригубили из одной бутыли все трое и молча застыли,
даже умолк артист из магнитолы,
будто королевичи и ему передали попить.
На 20 секунд новая-страшная-неизвестная боль
пронзила королевичей, их тела, ум и души,
прежде всегда царевичей всего того, что с ними
и не только с ними происходило.
Это была женская боль, боль выбора,
боль постоянной готовности к утрате.
Коломенские отходы-эмоции
не действуют так на местных —
у них иммунитет с рождения
к переживаниям на своих почве и воздухе.
Когда московская боль отпустила,
королевичи чуть ещё посидели и разъехались по своей Коломне.
Так переживание с бульвара Дмитрия Донского
переработалось в
двадцатисекундное озарение трёх молодых мужчин
и два моих спокойных рабочих часа
в арт-резиденции.
Вот Москва смерть пережила, отошла.
Вот Москва радость пережила, отошла.
Вот Москва скуку пережила, отошла.
Вот Москва боль пережила, отошла.