В сентябре 1905 года, через несколько месяцев после передачи «Сезама и лилий» в издательство, Марсель решил сопровождать Жанну Пруст в Эвьян, на курорт, где она каждый год проходила лечение. Они отправились в путь 6 сентября. Поездка складывалась благополучно, но через два часа после приезда мадам Пруст почувствовала себя плохо, у нее начались головокружение и рвота. Она попыталась пересилить себя и вышла к обеду, но не смогла проглотить ни крошки. Оказалось, что она уже давно была нездорова, но скрывала свое состояние от близких, надеясь на ногах перенести болезнь. Растерянный и не знающий, что предпринять, Марсель позвонил мадам Катюс, приятельнице матери, которая отдыхала в соседнем отеле.

После прибытия подруги Жанна Пруст высказала странное желание сфотографироваться. При этом она колебалась: с одной стороны, ей хотелось сделать фотографии, а с другой — она боялась, что у нее будет слишком усталый вид. Мадам Пруст знала, что ее нездоровье очень серьезно, и поскольку сама она страдала от того, что не могла вспомнить лица своей умершей матери, она хотела оставить свое изображение сыновьям на память. В романе «В поисках утраченного времени» история с фотографией будет передана бабушке повествователя: она, чувствуя, что заболевает, и зная, что болезнь ее может быть смертельной, хочет подарить внуку свою фотографию. Она обращается с просьбой сфотографировать ее к Сен-Лу, лучшему другу главного героя. Повествователь же, не понимающий ее намерений, а также раздраженный тем, что в течение недели перед сеансом фотографии она меньше, чем обычно, занималась им (он не догадывается, что бабушка чувствует себя больной и ее невнимание вызвано приступами, которые она тщательно скрывает от внука), критикует это желание сфотографироваться, видя в нем ненужное кокетство. Эта жестокость по отношению к бабушке, предчувствующей собственную смерть, остается одним из самых болезненных воспоминаний для главного героя, а сцена фотографирования — одной из самых трогательных в романе.

Марсель сообщил о болезни матери Роберу, который, срочно прибыв в Эвьян, решил отправить мать в Париж. Он быстро поставил Жанне диагноз уремии — той же самой болезни, от которой скончалась Адель Бернкастель, ее мать. Мадам Пруст потребовала, чтобы Марсель остался в Эвьяне и продолжил отдых. Он скрепя сердце согласился с этим решением и провел несколько дней в тревожном ожидании известий об улучшении ее состояния. Однако эти новости так и не прибыли, и 13 сентября, после звонка Робера, Пруст возвратился в Париж.

Мадам Пруст после своего приезда на улицу Курсель полностью отказалась от приема пищи и от любых вмешательств докторов. При этом она хотела вести свой обычный образ жизни и требовала, чтобы каждый день ее поднимали с постели и одевали. Более того, мадам Пруст продолжала заботиться о своих близких. Медсестра, которая ухаживала за ней и с которой мадам Пруст продолжала обсуждать свои заботы о детях, так сказала об этом только что приехавшему из Эвьяна Марселю: «Для нее вам все еще четыре года». Жанна Пруст скрывала тяжесть своего состояния от близких. Она старалась как можно меньше общаться с сыновьями, чтобы они не заметили, что в результате болезни у нее развилась афазия и что ей трудно было и говорить, и понимать речь других.

Мадам Пруст умерла 26 сентября. В момент смерти ей было 56 лет. Как вспоминал Марсель, за несколько недель болезни она необыкновенно помолодела, казалось, что ей не пятьдесят шесть, а всего тридцать лет: снижение веса, а также наконец обретенное забвение потерь, которые она пережила за последние годы, возвратили ее лицу молодость.

Поскольку мадам Пруст из уважения к собственным родителям не приняла католичества, официальной религиозной церемонии на ее погребении не было, она была похоронена на кладбище Пер-Лашез 28 сентября. «Фигаро», посвятившая мадам Пруст статью, сообщала, что на прощании с ней присутствовали многочисленные друзья ее мужа, а также двое ее сыновей.

После смерти матери для Марселя Пруста начинается один из самых тяжелых периодов жизни. Эта потеря, без всякого сомнения, — самое болезненное событие в его биографии, и оно на несколько лет определяет духовную жизнь писателя. Если важность этого трагического события для Пруста не оспаривается ни одним биографом, то оценка, которая дается его влиянию на творчество, иногда имеет спорный характер. Так, некоторые авторы настаивают на том, что мадам Пруст, в силу своего деспотического характера, оказывала негативное влияние на творческие способности своего сына, поэтому Пруст только после ее смерти начинает создавать собственные художественные тексты.

Гипотеза не выдерживает проверки фактами, она по сути напоминает убеждение в том, что юность Пруста прошла в развлечениях и что его единственным произведением является роман «В поисках утраченного времени». Мы видели уже, что самостоятельные художественные сочинения создавались Прустом еще в ранней молодости, что «Поискам» предшествовало несколько крупных проектов. Творческий путь Марселя Пруста имеет эволюционный характер, связан с постепенной выработкой важных для него принципов. Стиль Пруста в его зрелом варианте может быть обнаружен уже в предисловии к переводу книги Рёскина «Сезам и лилии». Смерть мадам Пруст в этом смысле совсем не способствовала, но, напротив, на несколько лет замедлила творческую активность Марселя. После ухода матери он на какое-то время перестает писать, его полноценное возвращение в литературу займет несколько лет.

Тяжелее всего для него проходит первый месяц после смерти Жанны. В это время он практически не выходит из собственной комнаты, поскольку любая из вещей, которые наполняют квартиру на улице Курсель, вызывает поток болезненных воспоминаний. При этом Марсель, и так страдающий от бессонницы, совсем теряет сон. Причина его невозможности заснуть описывается им как психологический парадокс: если в обычное время сон давал возможность ему отдохнуть от впечатлений дня, то теперь все изменяется. Когда он бодрствует, сознательный контроль позволяет ему немного уменьшить боль утраты, тогда как во сне отсутствие этого контроля обрекает его на еще большие страдания от потери.

К ноябрю чувства Пруста трансформируются, и острая боль утраты сменяется ощущением вины за то, что, по его мнению, он стал причиной смерти матери. Ему кажется, что переживания по поводу болезни сына подорвали собственное здоровье Жанны. Об этом чувстве вины он чаще всего пишет в тех посланиях, которые начинает отправлять своим знакомым в ответ на их соболезнования. Таким образом, он постепенно возвращается к контактам со своими друзьями, но еще не решается выходить из дома и встречаться с кем-то, так как ему тяжело возвращаться на улицу Курсель, зная, что более никто не встретит его на пороге квартиры, чтобы задать ему вопрос о его самочувствии. Только с февраля 1906 года он начнет принимать у себя близких друзей — Рейнальдо и Альбюфера.

Чувство вины за свою собственную болезнь толкает его на еще один серьезный шаг. Пруст пытается преодолеть страдания, используя метод, предложенный ему самой Жанной после смерти отца. Он хочет сделать что-то, что могло бы понравиться матери, реализовать какое-то из ее желаний. Поэтому в декабре 1905 года Пруст решает пройти лечение в клинике Поля-Огюста Солье (1861–1938). Он следует рекомендации поэтессы Анны де Ноай, которая прежде него дважды лечилась в этой же больнице. Хотя одним из главных условий прохождения курса реабилитации у доктора Солье была изоляция больного от его обычного окружения, Пруст под влиянием шока от потери оказывается способным в декабре 1905 года покинуть свою квартиру и провести шесть недель в клинике городка Булонь-сюр-Сен.