— Так серьезно?

— Думаю, да.

— Меня подозревают в том, что я убил девушку? Вы бредите, Ретанкур.

— Скажите мне, вы ее знали?

Адамберг молчал.

— Скажите, комиссар. Тореро, который не знает своего быка, обречен на неудачу.

— Хорошо, лейтенант, я ее знал.

— Черт…

— Она караулила меня на перевалочной тропе с самого первого дня. Я не собираюсь объяснять вам, почему привел ее в номер в воскресенье. Но я это сделал. К несчастью для меня, она оказалась сумасшедшей. Через шесть дней она объявила мне о своей беременности и начала шантажировать.

— Плохо, — констатировала Ретанкур, беря вторую булочку.

— Она была полна решимости лететь с нами, последовать за мной в Париж, жить у меня и разделить мою жизнь, как бы я к этому ни относился. Старый индеец из племени утауэ, который живет в Сент-Агат, предсказал, что я — ее предназначение. Она вцепилась в меня зубами.

— Я никогда не оказывалась в таком положении, но могу себе представить. И как вы поступили?

— Увещевал, отказывался, отталкивал. В конце концов я сбежал. Выскочил в окно и умчался, как белка.

Ретанкур кивнула с набитым ртом.

— Больше я ее не видел, — веско произнес Адамберг, — старательно избегал ее до самого отъезда.

— Вот почему вы были так напряжены в аэропорту.

— Она пообещала, что тоже там будет. Но не явилась. Теперь я понимаю почему.

— Потому что уже два дня как была мертва.

— Знай Лалиберте о наших отношениях, он не стал бы этого скрывать. Значит, Ноэлла ничего не сказала друзьям, во всяком случае, не назвала моего имени. Суперинтендант не уверен. Он бьет наугад.

— Значит, у него есть другая улика. Ночь на двадцать шестое октября.

Адамберг пристально взглянул на Ретанкур. Ночь на двадцать шестое. Он об этом не подумал, чувствуя облегчение от того, что убийство произошло не в пятницу вечером.

— Вы в курсе насчет той ночи?

— Мне известно только про гематому, но Лалиберте не случайно приберег эту карту напоследок.

Скоро за ними должны были приехать из ККЖ. Адамберг коротко рассказал лейтенанту о воскресной пьянке и двухчасовой амнезии.

— Дерьмо, — повторила Ретанкур. — Не знаю, что позволяет ему связать неизвестную девушку и в стельку пьяного мужика на тропе. У него есть другие козыри, но это не значит, что он их сразу выложит. Лалиберте работает как охотник, ему нравится выслеживать и загонять дичь. Он станет тянуть время.

— Вы торопитесь, Ретанкур. Не забывайте — он ничего не знает о моей амнезии. В курсе только Данглар.

— Но Лалиберте наверняка навел справки. Вы ушли из «Шлюза» в четверть одиннадцатого и вернулись в здание без десяти два. Слишком долго для трезвого человека.

— Не беспокойтесь об этом. Не забывайте, я знаю убийцу.

— Верно, — признала Ретанкур. — Это решит проблему.

— Есть одно «но». Маленькое — но из-за него могут возникнуть проблемы.

— Вы не уверены в себе?

— Уверен. Вот только убийца умер шестнадцать лет назад.

На сей раз суперинтенданта сопровождали Фернан Санкартье и Жинетта Сен-Пре. Адамберг подумал, что они добровольно вызвались поработать в воскресенье, чтобы поддержать его, но оба вели себя скованно и смущенно. Только бельчонок на входе, не расстающийся со своей подружкой, поприветствовал его, мило наморщив мордочку. Хороший паренек, верный друг.

— Твоя очередь, Адамберг. — Лалиберте был сама любезность. — Изложи факты, сведения, подозрения. Так, да?

Любезность, открытость. Древние приемчики. Политика кнута и пряника. Лишить подозреваемого равновесия, успокоить, снова напрячь, выбить из колеи. Адамберг собрался с мыслями. Суперинтендант не собьет его с панталыку, не запугает — его подпирает Ретанкур.

— День доброты? — Адамберг улыбнулся.

— День слушаний. Выкладывай.

— Предупреждаю, Орель, история длинная.

— О'кей, но постарайся не быть слишком многословным.

Адамберг подробно описал кровавый путь судьи Фюльжанса, начиная с первого убийства в 1949 году и до пробуждения в Шильтигеме: личность человека, его методы, козлы отпущения, перекладина вил, смена зубьев. Он не утаил от Лалиберте, что оказался бессилен, потому что у преступника были связи, власть, подручные и большие деньги. Суперинтендант записывал, проявляя признаки нетерпения.

— Не считай меня занудой, но я вижу в твоей истории три неясных момента, — сказал он, отогнув три пальца.

«Педантичность, педантичность и еще раз педантичность», — подумал Адамберг.

— Хочешь, чтобы я поверил в убийцу с пятидесятилетним стажем?

— Тебя удивляет, что его не взяли? Я говорил тебе, насколько он влиятелен. И хитер. И о том, что он менял зубья. Никому и в голову не приходило усомниться в репутации судьи или связать восемь убийств с его именем. Девять, если считать шильтигемское. Десять с Ноэллой Кордель.

— Значит, твой парень далеко не первой молодости.

— Предположим, что он начал убивать в двадцать лет. Значит, сейчас ему всего семьдесят.

— Второе, — продолжал Лалиберте, ставя крестик в своих записях. — Ты часами говорил об этих вилах, и перекладине, и смене зубьев, но доказательства у тебя нет.

— Есть. Строго определенные расстояния и глубина.

— Именно. Но ведь в нашем случае твой проклятый маньяк изменил себе? Длина линии не шестнадцать и девять десятых сантиметра, а семнадцать и две. В семьдесят лет люди не меняются. Как ты это объяснишь?

— Я нашел одно-единственное объяснение — контроль при посадке в самолет. Его никогда не пустили бы в салон с железякой. Он купил вилы на месте.

— Не купил, Адамберг, а позаимствовал. Вспомни, в ранах осталась земля. Инструмент не был новым.

— Верно.

— И тут у нас возникает много отклонений — и не маленьких — в педантичном поведении твоего убийцы. Кроме того, рядом с жертвой не нашлось смертельно пьяного бродяги с орудием убийства в кармане. Нет козла отпущения. Мне кажется, различий слишком много.

— Простое стечение обстоятельств. Как все гении, судья очень изворотлив: ему пришлось принимать во внимание заморозки, жертва больше трех дней пролежала во льду. Кроме того, ему пришлось действовать на иностранной территории.

— Вот именно! — Лалиберте поставил еще один крестик на своем листке. — Твоему судье что, стало тесно на старой доброй родине? Ведь раньше он убивал только во Франции, так?

— Не знаю. Я рассказал тебе только о французских убийствах, потому что копался только в наших архивах. Даже если он убивал в Швеции или в Японии, мне об этом ничего не известно.