– Как это? – чуть не хором спросили бойцы.

– Перед тем как влезть в поединок, ВСЕГДА нужно знать, КАК ты хочешь его завершить. Если я показываю вам какой-то прием, я ведь не собираюсь никого из вас убивать, правильно? – Ребята кивнули. – Вот. Если я оказываюсь втянутым в драку, то бью или беру человека на болевой, мне важно показать противнику, что я смогу его осилить.

– Ну, есть такие люди, что и после десяти ударов в нос продолжают лезть в драку, – заметил кто-то.

– Да, есть упрямые. У таких людей сильное самолюбие, он не может проиграть, поэтому, даже получая по голове, упорно лезет вперед и падает, только чуть живым. С такими нужно бороться немного по-другому. Если человек этот ваш товарищ, или просто вы не в бою, соответственно, об его убийстве не может быть и речи. Тут нужна нейтрализация. К сожалению, некоторые даже после проведения болевого приема вскакивают и продолжают переть буром, таких немного, все-таки в основном люди понимают цену собственной жизни, но все-таки… Подойди, боец, как тебя?

– Красноармеец Приходько, – представился боец.

– Нападай, – предложил я, он был как раз таким, видно по лицу, упрямый как танк.

Парень вскинул руку, обозначив удар в лицо, именно обозначил, ибо ударом это не назовешь. Блокирую его правую руку своей левой и наношу, обозначаю, конечно, удар ребром ладони в правую подмышечную впадину.

– Вот так, если удар будет достаточно хлестким, пусть даже и не очень сильным, можно хорошо «отсушить» руку, повиснет плетью. Можно сделать по-другому, бей, да нормально бей, чего ты мямлишь!

Новый взмах, и, отбивая удар, одновременно подныриваю и разворачиваюсь, беря в захват руку и одежду в районе поясницы. Парень летит через бедро, а дальше следует болевой.

– А теперь, поясню, чем отличается болевой прием от нейтрализации противника, – я обозначаю нажим на руку бойца, – одно короткое движение, и его рука сломана. То есть, если вам надо образумить упрямца, и вы точно уверены, что удар его не остановит, перелом конечности здорово отрезвляет любого настырного противника. Это может быть палец, рука, нога, голова, ну, последнее, перебор, конечно, но все же.

– Товарищ сержант, а как взять на болевой проще всего, ведь он же не будет ждать, пока я проведу все эти приемы? – опять один из «сидельцев».

– Для остановки упорного можно поступить вот так, – встаю в стойку. – Нападай! – Приходько бросается на меня, но видимо даже не решил, как будет бить. Сначала взмахнул левой, затем правой, а потом вдруг оказался пойманным за пальцы правой руки. Я едва смог удержать себя от того, чтобы не сломать парню пальцы.

– Я могу сломать его пальцы одним движением, полезет он дальше на меня? – Одобряющий шум голосов.

Тренировку прервали немцы. Опять пошла атака на Дом Павлова, и пришлось занимать позиции. Мы тут как бы во второй линии, но все же. Вновь полетели пули, густо, громко. Разорвались несколько снарядов, бумкают гранаты. Вдруг среди всего этого шума войны доносится знакомый звук.

– Ура-а-а! – Вижу в дыру в стене, как из соседнего дома в сторону площади устремляется горстка людей.

– Вот дебил! – в сердцах вспыхиваю я. – Ну куда вы бежите взводом на атакующую роту, поддерживаемую танками???

Слышу, как рядом кто-то матерится, повернув голову, с удивлением обнаруживаю рядом политрука. А он ведь с нами уже воевал, знает, что я на дурака не лезу, вот и молчит, не оговаривает. Но рядом оказался не только он, но и капитан, а вот тот принял решение противоположное моему мнению.

– Вперед, за Родину, за Сталина! – Твою мать, ну откуда вы такие повылезали-то? Хотя он, конечно, прав. Дело в том, что если уж полез один дурак вперед нахрапом, нужно его поддержать, иначе все потери впустую. А если рванем мы, да еще взвод или два, глядишь и опрокинем фрицев. Выбежав из дома, замираю у стены, а я-то идиот, куда побежал, дали винтовку с оптикой, так и работай! Упав на груду кирпича, осматриваю поле боя. Черт, скоро смешаются все, и будет не до стрельбы. Ловлю на мушку первого немца, о, не прогадал, блеснул серебром погон, выстрел. Магазин опустошил быстро, буквально секунд за пятнадцать, убрал вроде бы троих. Началась рукопашная. Хорошо, что на поддержку безумного взвода побежали не только мы. Рубилово пошло жесткое, танки противника не стреляют, как тут определишь, в кого стрелять. Откладываю винтовку в сторону, в надежде, что сюда не прилетит шальная мина или снаряд, беру в левую руку лопатку, во вторую нож и бегу вперед. Черт, даже не заметил, как и меня охватила эта страсть. Бегу и не знаю, куды именно бечь-то. Вокруг просто свалка, пока размышлял кому помочь в первую очередь, очутился в полукольце и отнюдь не товарищей по оружию. Прямо передо мной, припав на одно колено, огромный, просто неприличных размеров фашист вгонял длинный штык-нож в кого-то из наших бойцов. Штык даже звенел, пробивая живот бойца и, видимо, утыкаясь во что-то на земле. По обе стороны от этого Конана-Варвара находились два оруженосца, невысокие, щупленькие, но их двое плюс громила, а я как-то один оказался. Все вокруг машутся каждый со своим противником. Немцы сообразили быстрее и кинулись на меня. Дистанция была около двух метров, практически дотянуться можно. Ухожу чуть в сторону, чтобы фрицы помешали друг другу, и встречаю первого. Приняв на лопатку, отбиваю удар ножом и тут же бью сам, один готов, но я не успел вытащить штык. Приседаю, практически прижимаюсь к земле и наотмашь бью лопаткой перед собой, пытаясь, ну даже не знаю, рассечь что ли врага. Лопатка, не находя цель, пролетает впустую, и я оказываюсь в очень неудобном положении. Оставшийся щуплый фашист размахивает перед собой штыком, за ним уже поднялся громила, бляха, какой же он огромный-то! Делаю нырок и, кувырнувшись через плечо, встаю в нижнюю стойку. Лопатка уже в правой руке, мелкий фриц прыгает ко мне и утыкается в лопатку, я рубанул наискось сверху вниз. Не рассчитал немного, у меня в руке ни фига не катана. Лопатка застревает в голове фашиста, а я остаюсь совсем пустым против самого здорового противника. Меня выручает случай. Кто-то из парней, оказавшись в этот момент рядом, бьет громилу прикладом автомата, дурень, раз держал его в руках, надо было просто стрелять! Немец, получив в левое плечо увесистый удар, вскидывается, повернувшись ко мне правым боком. Прыгаю вперед и приземляюсь обеими ногами фрицу на чуть отставленную правую ногу. Кажется, даже слышу хруст коленного сустава, но фриц в это время разворачивается, и его правая рука делает широкий жест, а в ней, блин, целая сабля. Просто падаю назад, но чувствую, как ватник на груди расходится под лезвием штык-ножа. Упав на спину, ухожу в сторону, кувырнувшись. Не успевая подняться, получаю плюху в голову от кого-то слева и, рухнув на землю, уже не успеваю сгруппироваться. На меня кто-то прыгает, вышибая остатки воздуха из груди. Пытаюсь перевернуться, но на спину опять кто-то падает, только теперь уже явно случайно. Через секунду понимаю, на мне труп, опять кручусь, работая руками и ногами, и наконец, вылезаю. Увернувшись, просто вовремя увидел удар от ноги фашиста, бью этому футболисту, пытавшемуся пробить пенальти моей головой, по ноге. Тот падает, и рядом оказывается его рука с зажатым в ней ножом. Вскакиваю и, топнув по запястью, обезоруживаю очередного противника, но нож не поднимаю, разглядев на пузе лежавшего кобуру. Фриц, падая, удобно так раздвинул ноги, туда и пробиваю носком сапога. Противника сгибает от боли, и своим криком он перекрикивает всех окружающих. Наклоняюсь к нему, благо никто не помешал, и, расстегнув кобуру, выхватываю парабеллум. Рывок затвора на себя, из экстрактора вылетает патрон, черт, патрон был в патроннике, я, наконец, оглядываюсь, пытаясь оценить масштаб сражения. Вокруг меня продолжаются схватки, громилу со сломанной ногой кто-то все же добил, хотя рядом с ним лежат двое наших, неподвижно лежат. Всаживаю пулю тому, у кого и забрал этот пистолет, а затем просто добиваю магазин, стреляя в серые шинели. Когда пистолет опустел, увидел, что и другие бойцы, наконец, обрели здравый смысл и начали стрелять, у кого было оружие, конечно. Через полминуты на площади остались только советские бойцы и по нам тут же ударили пулеметы и винтовки врага. Попадав кто сам, а кто и с помощью вражеской пули, мы начали отползать, теряя людей. Догадавшись, вытащил дымовую гранату и швырнул себе за спину, подождав чуток, пополз дальше. Когда уже были возле своих траншей, разорвались первые мины, но свою кровавую жатву они собрать уже не успели.