Занял свое место, надеясь, что остаток ночи можно будет провести нескучно. А может статься удастся эту барышню закадрить, пригласить на свидание. Только, чур, в городе, на болота он не ходок…

Но нет, вместо любовной переписки телеграф выдал непонятную мешанину букв. Насчет такого у телеграфиста была донельзя четкая и краткая инструкция: передать начальству.

Начальство забрало телеграмму с кивком вместо благодарности. И чуть не в полном составе штаба сели за разбор полученного. Ясно было, что сообщение полученное из Мгеберовска, зашифровано.

Стали гадать и думать — что же там написано. Ведь раньше общались с эти городом без «флагов», то бишь — шифром. И не то чтоб никто никаких кодов не знал — все в штабе были большевиками если не старыми, то в годах. У всех был опыт подпольной работы, все проходили школу конспиратора: лепили чернильницы из хлеба, писали меж строчек молоком всякие непристойности, стреляли с обеих рук и бросали бомбочки по чучелу градоначальника. Разумеется, у революционеров был свой шифр. Для шифрования пользовались какой-то книгой. Номер страницы записывали в числителе, а в знаменателе — номер буквы. Ломался этот шифр легко — при том условии, что у вас есть те же книги, кои потенциальный революционер имеет при себе.

Но для непосвященного выглядел, как какая-то бумажка, оброненная не то математиком, не то бухгалтером.

Разумеется, в депеше, зашифрованной этим кодом, были только цифры. Но в телеграмме, полученной из Мгеберовска напротив, имелись сполшные буквы.

Поскольку из Мгеберовска больше сообщений не поступало, решили — город захлестнула контрреволюция и теперь морочит головы революционерам.

Неизвестно бы, сколько и дальше потеряли время из-за этой депеши, но через полчаса в помещение штаба вошел военный специалист, имевший в армии Николая Кровавого чин — страшно сказать — майорский. В силу этого звания, доверия к нему не было никакого, и к слову сказать, позже этого военспеца расстреляли. Сделали это на всякий случай — все из-за того же звания.

Но тогда кто-то просто из озорства прикрыл часть сообщения и спросил: можешь прочесть?

Военспец кивнул: могу. Многие сначала подумали, что бывший майор так ответил тоже баловства ради. Но тот читать начал быстро, почти без подготовки.

Сообщение было зашифровано простым кодом Цезаря.

— Простая циклическая замена, — пояснил бывший майор, уже после того как из его рук забрали телеграмму. — «А» заменяется на «Д», «Б» на «Е»… «Я» на «Г». В начале империалистической была иная система шифров. Но ее без труда читали австрияки и немцы. Потому стали код Цезаря пользовать. Толку от него почти столько же, но нам возни было поменьше…

После объяснений, военспеца выставили за дверь и прочли депешу полностью.

Затем долго молчали. Кто-то думал, остальные делали вид, что заняты тем же. Впрочем, даже те, кто действительно думал, считали за лучшее держать свое мнение при себе же.

Ждали комментариев от человека важного, облеченного властью, который в края эти попал из самой Москвы. И звездочка на его фуражке была не чета местным аналогам — вырезанным из жести и крашеным фуксином. Красная звезда с молотом и плугом этого начальника была тоже московская, изготовленная на ювелирной фабрике братьев Бовье.

И москвич действительно заговорил:

— Мгеберовск, получается, потерян?

Все промолчали. Скажешь, что нет — соврешь. Согласишься — тебя же и объявят крайним, хотя и Мгеберовск ты видел раз в жизни, да и то на карте.

— И Амперск тоже?..

Молчание стало оглушающим. В такой момент не рыпайся, а лучше — не дыши. Заурчит в желудке — считай, пропал.

— Что еще в том районе происходит?

В районе в том не происходило ровным счетом ничего хорошего. Поэтому москвича ими старались не раздражать…

Но коль на то уже пошло…

— У Кокуя дивизия товарища Кузина разбита частями полковника Подлецова. — послышался осторожный голос. — Штабу вроде бы удалось спастись, погрузились на пароход, да комиссар расстрелял лоцмана по подозрению в измене. Без лоцмана пароход разбили о камни. Поскольку все на борту к тому же были пьяны, то большинство утопло…

Москвич встал и неспешной походкой прошелся к стене, на которой висела карта уезда. Рассматривал ее долго. Наконец повернулся к присутствующим.

— Так что, у нас в том районе боеспособных частей не имеется? — спросил москвич.

— Нет…

— А небоеспособных?

— Да, наверное, кто-то и имеется, по лесам рассыпанный. Да их попробуй только найди.

По всему получалось, что положение в этой местности складывается наизабавнейшим образом. Получалось, что красные разбиты не пойми как и не пойми кем. Пропали, словно в омут канули. Зато из словно из этого тихого некогда омута лезет всякая гадость.

— А этот полковник… — заговорил военком.

— Жихарев… — услужливо подсказал кто-то.

— Да, именно… Он из белых, вероятно?..

— Ну да. Из бывших.

Военком про себя с облегчением вздохнул — это хотя бы привычнее.

— Впрочем, положение небезнадежно. — продолжил военком. — В резерве армии, насколько я знаю, есть крайне специфический батальон. Думаю, эта задача вполне подходит для этого подразделения.

Весь военный совет дружно кивнул головами. Ну а как тут не согласиться.

— Да, и эти двое… Как их… Где они пребывают?

Кто-то сверился с текстом шифровки.

— В Егорьевске…

— Соблаговолите отбить в Егорьевск депешу, дабы те продолжали работу в указанном направлении.

-//-

На перекрестке стоял столб цвета черно-белого, полосатого, с непременными табличками сколько верст до Петербурга, Москвы и отчего-то до Тобольска.

Но Геллера заинтересовало не это.

На второй белой от указателя стрелки имелись царапины. Казалось, кто-то играл в «крестики-нолики» по каким-то странным правилам, в линию, с непонятными дополнительными знаками.

Однако Рихард легко прочел сообщение. Хотя и всматривался он в эту надпись долго, произносил какие-то слова, слоги, буквы — проверял себя. Затем кивнул и улыбнулся. Сел на лошадь и отправился совсем не в сторону столиц, не дорогой, которая согласно указателю вела к Тобольску.

Лошадь выбивала пыль из шляха безымянного, заросшего ковылем.

-//-

Гуляло солнце в городском саду славного города Мгеберовска.

Гулял и народ — еще с утра доставал из шифоньеров одежду приличную, но пропахшую нафталином. Грелись утюги, гладились юбки, накрахмаленные рубашки, блузы, выводили стрелки на брюках. До зеркального блеска начищались штиблеты. Затем господа обыватели выходили на улицу, шли на променад.