Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тридцать седьмой, – прошептал он, чтобы лучше запомнить. – Тридцать седьмой…
36
Разбудили Колю запах кофе и солнце, бьющее в глаза.
Это было так необычно, что он решил, будто видит сон.
Однако кофе был настоящий, и солнце, действительно, пригревало по-летнему.
– Доброе утро, – сказал улыбающийся Олег Михайлович, хотя уже давно наступил день. Хозяин дома держал медную турку над огнем небольшой газовой плитки, дожидаясь, когда на поверхности кофе начнет образовываться пенка. Маша с детьми сидели за столом, ели яичницу и спагетти с сыром.
– А где ваш друг? – спросила Маргарита Павловна, нарезая крупное яблоко.
Женька появился с улицы. Кажется, это стало сюрпризом для хозяев. Они переглянулись. Коле даже почудилось, будто их что-то напугало.
– А хороший у вас городишко, – сказал Женька, усаживаясь за стол. – Только как вымер весь.
– Вы куда-то ходили? – спросил Олег Михайлович.
– Да так… Недалеко…
– Это может быть опасно, – обеспокоенно сказала Маргарита Павловна.
– В следующий раз, если решите куда-нибудь отойти, скажите нам, и мы проводим, – добавил ее муж.
Определенно они что-то скрывали и не хотели, чтобы их тайна открылась!
– Спасибо вам за гостеприимство, – сказал Коля. – Но нам надо ехать.
– Куда? Уже? – заволновался хозяин. – А Маша говорила, что вы останетесь еще на денек.
– Действительно, – удивился Женька, наваливая спагетти себе на тарелку, щедро заливая их кетчупом. – Куда спешим?
Он поставил тарелку на стол и поманил Колю пальцем. Взяв под руку, вывел его в коридор, зашептал, поглядывая на кухню:
– Слушай, Колян, я тут Машке сюрприз готовлю. Подарок. Ты бы не обламывал меня, а? Все ночь не спал.
– Подарок? А в честь чего это?
– Ну… Так… Хочу ей приятное сделать… А тут вроде спокойно… Подходящее место…
Коля видел, как поглядывает на них Олег Михайлович – зыркает, прислушивается, пытается угадать, что они там задумали, о чем шепчутся.
– Ладно, – решил Коля. – Один день у тебя есть. Все равно я хотел машины осмотреть. У «Нивы» тосол куда-то уходит, а «буханка» троить начала. То ли свечи пора менять, то ли с зажиганием чего… Но уедем сегодня же! И внезапно.
– Да что случилось-то?
– Не нравятся они мне, – едва слышно сказал Коля. – Слишком уж они… приторные…
– Милые стариканы. – Женька пожал плечами. – Не понимаю, чего ты дергаешься.
Коля ничего не стал объяснять. Да и мог ли? Вернувшись к столу, он объявил:
– Мы еще немного задержимся у вас, если вы не против.
– Конечно, не против, – улыбнулся Олег Михайлович.
Кажется, эта новость действительно его порадовала. И вот опять он переглянулся с Маргаритой Павловной – они вели себя как заговорщики!
– Я буду на улице, – объявил Коля, решив больше не притрагиваться к угощению. Перекусить можно было и консервами из запаса. – Покопаюсь в машинах.
Когда он ушел, Женька подсел к Маше.
– Я тут слышал, ты про обувь говорила, – сказал он и ладонью взъерошил волосы. – А я как раз кое-что надыбал. Может, тебе что-нибудь понравится. Составишь мне компанию чуть позже, а?..
37
Тосол сочился из потрескавшегося патрубка. Заменить его было нечем, поэтому Коля просто обработал поверхность патрубка герметиком и плотно обмотал тканью. Долив в бачок охлаждающей жидкости, он закрыл капот и вытер руки куском ветоши.
Из дома на крыльцо вышла Маша. Увидела его, окликнула, сбежала по ступеням на чистую, словно вымытую бетонную плитку. Заявила с ходу:
– Женька, похоже, меня на свидание зовет.
– Да? – Коля изобразил удивление. – А чего это он?
– Не знаю. Говорит, что обувь нашел. Хочет, чтобы я посмотрела, выбрала. Но мне кажется, это у него только повод.
– Но обувь-то тебе на самом деле нужна?
– Нужна.
– Вот и сходи.
– А вдруг он неправильно поймет? Не хочу ему надежду давать.
– Так ты прямо скажи, что только за обувью идешь.
– Я и сказала.
– То есть ты уже согласилась?
– Ну, я не знаю… Не понимаю, чего он от меня хочет. Я же старше его. У меня трое детей. И муж… Любимый… Был…
– Он все это знает, – сказал Коля. – Так что соглашайся. Возьми ружье. Нацепи на лодыжку свою финку. И сходи, развейся. Тебе на пользу. А за детьми я пригляжу, не волнуйся.
– Ты действительно так думаешь? – Она, кажется, немного обиделась. – Что на пользу…
Коля полагал, что им всем было бы полезно оказаться как можно дальше от гостеприимного дома Олега Михайловича и его немногословных соседей. Но он решил Маше об этом не говорить, так как подтвердить смутные подозрения ему пока было нечем.
– Иди, – повторил он и полез в багажник за ключами. Надо было еще разобраться, почему мотор «буханки» троит и жрет бензин сверх всякой меры…
38
Во время позднего завтрака, воспользовавшись тем, что Маша куда-то вышла, Женька попросил у Олега Михайловича помощи. Жизнерадостный толстячок поначалу отнесся к Женькиной идее без воодушевления и скептически, но дослушав до конца, узнав подробности, согласился подыграть и прислать в обговоренное место своего человека. Так что все прошло по высшему разряду: в небольшом зале кафе играла негромкая музыка, горели свечи, единственный столик был накрыт только для них двоих, молчаливый услужливый официант разливал вино по хрустальным бокалам, а в большой коробке, перевязанной ленточкой, лежали пять пар дорогих кроссовок, две пары хороших туфель и демисезонные сапожки из натуральной кожи – все новое, все тридцать седьмого размера.
Маша, конечно, смутилась. Даже хотела уйти, но Женька уговорил ее сесть за стол, пообещав, что это будет просто дружеский обед.
Он позаботился о том, чтобы встать из-за стола было сложно. Икра, балык, красная рыба, шесть видов дорогого сыра, крабы, салями, креветки – кое-что Женька отыскал здесь, что-то достал из своих, давно сберегаемых и пополняемых запасов, больше похожих на коллекцию.
Разговор шел о всяких пустяках. Женька умел «ездить по ушам», когда это было ему нужно.
После двух бокалов вина Маше стало казаться, что она каким-то чудом перенеслась в обычный мир, где нет чудовищ, где с болезнями успешно борются, а люди приветливы и заняты не выживанием, а привычной работой, семьей и домашним хозяйством. Ей казалось, что она сидит в ресторане со старым другом. И Ваня жив, просто его пока нет рядом. И с папой все в порядке.
Она смеялась над анекдотами, которые рассказывал ей Женька.