— Мне через час нужно быть в другом месте. Поехали, я отвезу вас домой.

26 глава

Наташа

Внутри всё как будто сковало льдом, трудно дышать. Я часто моргаю, чтобы больше не плакать и не расстраивать Тимура. Мы выходим на улицу и идём к машине. Лицо Динара холодное и бесстрастное, он не смотрит в нашу сторону. С кем-то разговаривает по телефону. Кажется, с Измайловым. А я всерьёз думаю о том, чтобы прогуляться до дома пешком, но едва передвигаю ногами. И Тимуру пора спать. Путь обратно займёт примерно тридцать минут, половину из которых мне, скорее всего, придётся нести сына на руках. Я не осилю. Не сегодня. И не после всех слов, которые услышала. Эта правда прибила меня гвоздями к полу. Нужно время, чтобы осознать и разложить всё по полочкам…

Мы забираемся в салон, Асадов молчит и трогаться с места не торопится. Не знаю, что происходит у него внутри, но мне сейчас очень тяжело. Я дико устала. Почти всю ночь не спала. И похоже, ещё одна бессонная ночь впереди. Меня не покидает ощущение, что Динар не всё сказал и снова о чём-то умолчал.

Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида. Динар отводит взгляд и упирается им в лобовое стекло, продолжая молчать.

— Почему мы не едем? — наконец не выдерживаю я.

— Пять минут, Наташа. Я Пашу жду. Он мне должен бумаги передать, и я отвезу вас домой.

Я отворачиваюсь к окну. Видимо, лимит его слов на сегодня исчерпан. Мы все совершаем ошибки. Большие или маленькие — не так важно. Важно другое — после них жизнь уже никогда не становится прежней. Это про нас. Даже после того как мы узнали правду, ничего между нами как прежде больше не будет.

— Хотите полететь со мной в Москву? — вдруг спрашивает Динар.

— Исключено. У нас с Ильёй запланирована поездка в Карелию. К тому же Тим... Он действительно плохо переносит дорогу. Что на самолёте, что в машине. Так себе из него путешественник. Да, Тим? — Я поворачиваюсь к сыну и вижу, что он прикрыл глаза и клюёт носом. — Тим, мы же сейчас дома будем, не спи, малыш. — Глажу его по пухлой щёчке.

— Пусть спит, — спокойно говорит Динар. — Я потом отнесу его в дом.

Снова повисает тишина. Я хочу домой. И жалею, что не пошла с Тимом пешком. Молчание Динара давит на меня, и я снова не выдерживаю:

— О чём ты думаешь?

Динар грустно усмехается и поворачивается ко мне.

— Я смотрю на него и понимаю, что он счастлив иметь такую мать, как ты. К его ногам целый мир положить хочется и видеть улыбку на его лице... Вы так любите друг друга. Он прибежал, заметив слёзы на твоём лице, а я вспомнил себя. Правда, не в таком маленьком возрасте. Но в семь у меня резко произошла подмена понятий, кто из нас с матерью родитель, а кто ребёнок, когда к нам, по жалобе соседей, из органов опеки тётенька с пучком на голове пришла и пригрозила матери, что меня заберут, если она пить не перестанет. Мать хватило на две недели, а потом опять грязь, бутылки и отсутствие еды. Мужиков, к счастью, не водила. И на том спасибо. Мне почему-то всегда казалось, что она меня ненавидит и винит во всех своих бедах.

Я закусываю губу. Больно слышать такие вещи. Тем более от взрослого, состоявшегося мужчины.

— И ведь таких матерей полно. Не знаю, рассказывал ли тебе Макс, но мы когда адрес Хованской нашли и приехали на его дочь посмотреть, я с ним не пошёл. Не смог. В машине остался, потому что знал, что увижу отголоски своего детства. Мог бы не сдержаться. За такое обращение с детьми я бы сажал в тюрьму. Люди сложности по-разному переживают: одни больше начинают ценить то, что у них есть, а другие на дно скатываются и за собой остальных тянут.

— Ты не можешь её простить? — тихо спрашиваю я.

— Да не в этом дело. Я о ней не вспоминал и не задумывался даже, пока вас вместе с Тимуром не увидел и твоё отношение к сыну. Сегодня в парке стоял и наблюдал за вами какое-то время, вы кормили голубей... Он чувствует твою любовь, и вы с ним единое целое. Это так заметно со стороны. Мне около восьми или девяти было, когда Даян меня забрал к себе. Макс мелкий был, мне нравилось с ним возиться. Но моя отчуждённость и привычка держать всё в себе никуда не исчезли. Таких детей, как я, из неблагополучных семей, не любят и часто обижают. Эмоции хоть раз покажешь, и сожрут. Сделают мальчиком для битья. У меня в привычку вошло держать лицо и удар. Может быть, своим появлением я матери жизнь сломал, а она — мою в отместку? Так бывает, когда ребёнок нежеланный. Судя по тому, что я вижу, наш был очень желанным, да, Наташа? У тебя столько нежности, тепла и любви в глазах, когда ты на него смотришь...

Динар впервые заговорил со мной о своём детстве. Но оказывается, речь была вовсе не о нём. Далеко не о нём. И он издалека подошёл к тому, что хотел спросить.

— Я же мерзавцем был в твоих глазах. Да и сейчас, по сути, мало что изменилось. А ты так обожаешь сына… В твоей голове, наверное, и мысли не возникало о том, чтобы избавиться от моего ребёнка? Что он жизнь тебе сломал своим появлением?

— Не возникало, — подтверждаю я. — Как и у тебя не возникло сомнений, что ты делаешь что-то не так. Тим — самое лучшее, что могло со мной случиться. Я безумно его люблю. И никого ещё так не любила.

— Я только сейчас понимаю, что этого потрясения, что ты пережила, можно было избежать. Я действительно думал, что ты со временем обо всём забудешь.