– Батя, тема, конечно, интересная, но вот со взрывателем проблемы. Впрочем, попробуем... – немного смущённо произношу я: а как ещё называть человека, который намного старше.

Знаю, что у народов севера не принято обращаться по имени-отчеству к своим сородичам, даже если те глубокие старики. Но я не могу вот так запросто произнести имя нашего гостя. Повисает неловкое молчание, которое нарушает Потапов:

– Не, Серёжа, пробовать будешь дома, в кровати, а здесь результат жизненно важен. – Саша прав как никогда.

Навалившаяся на плечи ноша становится ощутимо тяжёлой. Я, приподнявшись, внимательно осматриваю окрестности, ведь повреждённый падением взрыватель гарантированно сработает только в пределах прямой видимости. Расположенная неподалёку гора идеально подходит для задуманного.

– Михалыч, вы давайте на ту горку, замаскируйтесь по мере возможности, а то если нас заметят, то не сунутся в ущелье. – Теперь, когда решение принято, ко мне возвращается уверенность, и в голосе явно прослеживаются властные нотки.

Снизу подъём казался довольно простым, но после первой сотни метров становится ясно, что мероприятие тяжёлое и опасное. Очень выручает горное снаряжение, ждавшее своего часа в резервном комплекте. Приспособиться удаётся довольно быстро (сказывается взрывпромовская школа), и не проходит пятнадцати минут, как я устанавливаю заряд и активирую взрыватель. Теперь вниз.

Егор, бегая от снегохода к снегоходу, ни на секунду не выпускает меня из поля зрения. Это вызывает в душе странное чувство отцовской гордости, близости с сыном. Впрочем, углубляться в дебри семейной психологии недосуг, но, если такое нахлынет в более спокойной обстановке, так и быть, схожу к психотерапевту.

Запыхавшись (что делать – годы!), сажусь за руль и очень скоро присоединяюсь к команде. Теперь остаётся только ждать. Бинокли контролируют каждый квадратный метр на особо вероятных участках появления противника. После часа рассматривания снежных пейзажей ловлю себя на мысли – надоело.

– Сан Саныч, ты давай покарауль пока. Мы чуть покурим в сторонке. Если что будет подозрительное, не трать времени на разглядывание, кричи, но тихо!

Нам сейчас неизвестно, где наши преследователи: Комплекс молчит уже часа два. Робкие попытки связаться с ним не увенчиваются успехом. Не зная, сколько придётся ждать, Александр извлекает на свет божий примус. Несколько ловких движений, и голубоватый огонёк греет воду в закопчённом походном чайнике.

Со своей задачей керогаз справляется за пять минут, и мы, повернувшись к ветру спиной (а он в горах не прекращается ни на секунду), пьём обжигающий напиток. Никакого восстановления сил, естественно, не получается, наоборот накатывает какая-то расслабленность, и глаза заволакивает поволока. Эх, поспать бы часок, но – нет: иду менять Саньку на посту.

Крохотная перемена в обстановке заставляет вздрогнуть. Кажется, начинается. В ущелье показались люди. Команда чётко отрабатывает мой знак рукой. Теперь нас и с двух шагов не обнаружить. Глаза слезятся от напряжения, и тут приходит понимание того, что я не в состоянии точно рассчитать момент взрыва. Вопрос даже не в зрении. Километровое расстояние и скатерть снегов сливаются в яркий белый вихрь. Что делать?

Наш новый друг, невероятным образом чувствуя мою неуверенность, присаживается рядом и спокойным тоном произносит:

– Сергей Викторыч, ты уж не волнуйся. Я скажу, когда время придёт. Тут важней всего привычка; вам, жителям городов, всегда сложно ориентироваться в горах. Жди немного.

А как тут ждать? Руки трясутся, а пальцы сами так и тянутся к кнопке. Охотник опять успокаивает и немного проясняет ситуацию:

– Видишь, восемь точек на одной линии с горизонтом: значит, они ещё наверху – осматриваются. Осторожные. А когда будут спускаться, ты увидишь вертикальную цепочку, тогда и наступит решающий момент. Только и тогда не спеши.

В томительном ожидании проходят ещё минут десять. У меня даже затеплилась надежда, что вот-вот повернёт ворог назад, но тут строй меняется. Сначала одна точка смещается вниз, за ней другая, и скоро все восемь образуют вертикальный штрих на фоне белого снега.

Оборачиваюсь и смотрю Курикову прямо в глаза. Он, прищурившись, спокойно наблюдает за спуском. Напряжение нарастает, и краткое «пора», произнесённое почти шёпотом, я пропускаю мимо ушей.

– Серёга, рви! – Михалыч орёт как оглашенный, и я машинально жму на взрыватель.

Несколько секунд немого кино. Уже снежная волна скрывает караван, когда, наконец, доносится запоздалое – «бух!». Горизонт надолго затягивает снежная пыль; перемешиваясь с надоевшим снегопадом, она полностью закрывает картинку.

– Это конец. Там не выжил никто, – сухо произносит охотник, – до весны это будет их могила. Когда растает снег, приеду, похороню: нехорошо бросать так – люди всё-таки... – и, помолчав минуту, добавляет: – Теперь поехали ко мне, на зимовье. Нам есть о чём поговорить.

– Давно я хотел найти тех людей, что смогут просто выслушать меня, а не вертеть пальцем у виска. Целых пять десятков лет минуло. Был шанс не дожить.

Уже несколько часов мы наслаждаемся теплом и тишиной в избушке Курикова. Это не то ничейное зимовье, что предоставило нам ночлег в самом начале путешествия. Здесь всё построено основательно, надёжно и удивительно органично приспособлено к комфортному существованию в самые лютые морозы.

Ужин, предложенный хозяином, не отличался разнообразием, но был обилен и вкусен. Разомлевшие от сытости и нескольких капель коньяка, мы, лёжа на нарах, иногда проваливаясь в сон, слушаем историю нашего нового знакомого:

– Вся моя жизнь прошла в этих благословенных краях. Я из рода шаманов, и на многие километры кругом – наши семейные охотничьи угодья... – Степан Степанович закуривает оригинальную трубку и, откашлявшись, продолжает: – Начну с того, что про эти места с давних пор ходили нехорошие слухи. А походы к перевалу совсем не поощрялись стариками; даже живность, добытую здесь, есть решался не каждый. Отец запрещал останавливаться на ночлег в этих горах. Отсюда и жутковатость названий; впрочем, раньше их звали по-другому, но смысл не менялся. Из поколения в поколение передавались подробности о гибели тех, кто решал поиграть с судьбою на голых камнях перевала. Я по молодости лет думал: сказки рассказывают старики, и при любой возможности, наверное, из-за упрямства, посещал эти горы. Излазил их вдоль и поперёк, но ничего из ряда вон выходящего не встречал.

Затянувшись ароматной сигарой (у Михалыча, наверное, склад: всегда по хорошему поводу курим кубинские), лежу и смотрю, как колышется табачный дым в тусклом свете керосиновой лампы. Запах тёплого керосина отбрасывает в далёкое детство. Мамка доит корову: белые струи молока звонко бьют в подойник. Я стою и держу тяжёлую лампу. На дворе лето, и мне быстро становится жарко. И запах, запах горелого керосина...

Несмотря на то что в санях в полной исправности маленькая электростанция и солидный запас бензина, используем чудеса современных технологий только для зарядки телефонных аккумуляторов. В обстановке отказа от цивилизации постоянный рокот движка выглядел бы кощунственно по отношению к природе.