Стоя почти плечом к плечу с Хиллом, я могла слышать его сердцебиение, слабый гулкий стук пульса в его горле, что было вполне ожидаемо. Я попыталась услышать то же от Саттона и Гермеса, и как вампир, в темноте я не могла уловить ничего кроме тепла. Я просто знала — он был там, но опять же, была бы я так уверена в этом, если бы не знала о нем наверняка? Надеюсь, нет, потому что в таком случае, это была реальная проблема со сверхъестественными существами, у которых другая чувствительность, намного сильнее, чем у обычных людей.

В моем наушнике раздался голос Линкольна:

— Дети и собака выходят.

Саттон тихо спросил:

— А наш злодей сам собаку отпустил или дети просили об этом?

— Сам отпустил.

— Дерьмо, — прошипели Саттон и Гермес одновременно.

Хилл сказал:

— Хреново.

— Что случилось? — спросила я.

— Либо он выпустил детей погулять с собакой, чтобы они не видели, как он убивает их мать, либо не хотел, чтобы собака укусила его, — пояснил Хилл.

— В любом случае, — вставил Саттон, — это не добрый знак.

— Блейк, вычисли нам его, — попросил Гермес.

Я не стала спорить, а просто посмотрела в сторону дома и снизила контроль. Обычно я говорю, что опускаю метафизические щиты, но я могла удерживать их, чтобы они защищали меня, и в тоже время была способна выйти за их пределы. Что-то вроде щита с мечом, ты можешь пользоваться мечом, и при этом прикрывать тело щитом. Именно это я сейчас и пыталась проделать с помощью моей некромантии. Использовать свои способности, не открывая себя так, чтобы вампир мог меня обнаружить метафизически. Я только недавно научилась контролировать свои силы и оставаться скрытой от радаров нежити, а до этого это всякий раз, когда я использовала свои способности, будто вспыхивал костер. В качестве приманки, для отвода глаз, он был просто великолепен, и если использовать его с умом, то можно было уничтожить то, что попыталось бы до меня добраться. Возможность делать это наименее заметно, сделало мой сверхъестественный дар очень полезным в полицейской работе.

Я потянулась к вампиру, именно к этому вампиру. И опять же, раньше я могла обратиться только ко всем ближайшим мертвецам, но теперь я могла точнее наводить «прицел» на вампиров, не связанных со мной метафизически. Если вампир был привязан ко мне каким-то экстрасенсорным образом, мне было легче с ним взаимодействовать, с чужаками же дело обстояло сложнее. Я потянулась к дому, и как бы глупо это не выглядело, но протянув руку в сторону дома, мне стало легче сделать то же самое метафизически. Не то чтобы мой палец служил прицелом, скорее моя рука была ориентиром, следуя за которым я дотянулась до дома. Она была просто визуальной подмогой, чем-то, что помогло моим глазам проложить мысленный путь.

Я почувствовала в доме вампира, но раз я никогда прежде его не встречала, то не могла сказать с абсолютной уверенностью, что это именно тот, кто нам нужен; мне приходилось полагаться на лейтенанта Линкольна, который говорил с ним по телефону и на мнение остальных, утверждавших, что это именно тот самый вампир. Мне приходилось доверять данным разведки, потому что даже притом, что на курок нажимала не я, ордер на казнь был выписан на мое имя. Именно мое присутствие, как Маршала Соединенных Штатов, позволяло привести этот ордер в исполнение по отношению к этому вампиру. Стрельба Саттона с ордером на ликвидацию гарантировала, что никакого расследования по убийству не будет. Он мог открыть огонь, убить и ни часа не потратить на объяснения со Следственным комитетом или кем-то еще, да он и минуты бы не потратил. Снайперам нравилось работать со мной, устранение всегда проходило гладко, без сучка и задоринки.

Я не могла увидеть вампира, но могла его почувствовать, не как прикосновением пальцев, а больше похоже на прикосновение чего-то своими мыслями, как-будто мысли — это некие пальцы, руки, которые могли обвиться вокруг вампира, таким образом, позволяя мне его ощущать.

— Он расхаживает туда-сюда, — прошептала я с закрытыми глазами, будто мое обычное зрение сбивало меня с толку. Неважно как дом выглядел изнутри, и насколько хорошо был освещен. Самое важное находилось в нем. И это самое важное обычным зрением увидеть было никак невозможно.

— Насколько быстро? — спросил Саттон.

— Быстро. — Я не осознавала, что двигала рукой в такт расхаживаний вампира, пока Хилл не произнес:

— Это его скорость передвижения?

Я перестала двигать рукой, широко распахнула глаза и посмотрела на Хилла.

— Думаю, да.

— Гермес, узнай, где находится женщина, — приказал Саттон.

Гермес поднял бинокль, слишком здоровый, если сравнивать с обычным.

— Она на полу, сидит спиной к шкафу, это не стена, слишком не ровная поверхность…

—Хорошо, — отозвался Саттон, и голос его уже становился тише, глубже, будто он погружался в ту часть своего сознания, которая позволяла ему сделать выстрел. Он уже лежал на подстилке, в которую была завернута его большая винтовка. Она была настолько огромна, что ему пришлось поставить ее на штатив, для равновесия. Саттон приготовился к выстрелу пятидесятикалиберным прямо сквозь стену, в движущуюся мишень, и ему нужно было не просто попасть, а сделать выстрел смертельным, потому что последнее, в чем мы нуждались, это раненый вампир в одном доме с заложником, или чтобы он двинулся на нас. Тот факт, что даже малейшее сомнение, что вампир не умрет с первого выстрела из «барретта», в первую очередь и заставил Саттона выбрать игрушку побольше. У нас такого еще не случалось, но подразделения из других городов встречали вампиров и оборотней, которые продолжали нападать после ранения из меньших калибров. И к тому же, ходила пара страшилок о том, как они продолжали двигаться, когда у них отсутствовала половина грудной клетки. Наверно это просто была неправильная половина, та часть, что не затрагивала сердце. Саттону необходимо было попасть в голову, или в сердце, или и туда, и туда за один выстрел. Не просто ранить, а к чертям выбить их начисто, и только тогда наступит окончательная смерть.

Из наушника раздался голос Линкольна:

— Мальчик говорит, что у подозреваемого пистолет. Повторяю, вампир вооружен пистолетом.

— Блядь, — вырвалось у Гермеса.

— Блейк, — произнес Саттон.

Я попыталась осторожно дотянуться до вампира, но оружие все меняло. До этого момента я думала, что вампир захочет поближе подобраться к жертве, чтобы ей навредить. Но теперь он мог застрелить ее издалека. Черт. Адреналиновый спрут распустил свои щупальца по всему телу, и стали падать мои щиты, но благодаря этому, я стала четче видеть вампира; нет худа без добра.

— Он замедляется, оборачивается, — сказала я тихо, еще сильнее понижая голос. Если бы вампир был старше, сильнее, он бы почувствовал, как я прощупываю его метафизически, смотрю на него, но, либо он был слишком слаб, либо слишком на взводе, чтобы почувствовать что-нибудь, кроме своих собственных эмоций.