У Рупрехта начинает слегка подергиваться бровь.

— Ну, если помнишь, я об этом говорил пару минут назад.

— Ах да! Это такие крошечные частички энергии, из которых все и состоит?

— Правильно.

— Но, Рупрехт, подожди! Ведь все состоит не из струн, а из атомов! Мы же это проходили по естествознанию.

— Да, ну а атомы из чего состоят?

— Откуда я знаю, из чего они состоят?

— Ну так вот, я тебе и говорю: они состоят из этих маленьких струн.

— Но разве ты сам не говорил, что эти струны находятся в другом измерении?

— Да, Рупрехт, как же они могут быть тут, у нас, если на самом деле они — в другом измерении?

Рупрехт громко прокашливается:

— Они существуют в десяти измерениях. Просто десять — это число, которое с точки зрения математики необходимо для того, чтобы теория имела смысл. Они вибрируют на разных частотах, и, в зависимости от той частоты, на какой они вибрируют, получаются разные виды частиц. Ну, то же самое происходит, когда дергаешь за скрипичную струну, — получаются ведь разные ноты: до, ре, ми…

— Фа, — подсказывает Джефф.

— Да, фа…

— Соль…

— Вот точно так же струна, вибрирующая на одной частоте, даст, предположим, кварк, а струна, вибрирующая на другой частоте, даст фотон. Это такая частица света. Вся природа состоит из музыкальных нот, которые разыгрываются на этой суперструне, так что Вселенная — это нечто вроде симфонии.

— Ого… — Джефф с удивлением смотрит на собственную руку, как будто ожидает — теперь, когда покров тайны с нее сдернут, — что она зазвучит как колокол или как флейта.

— Но подожди — ты же говорил, что существует одиннадцать измерений! — вспоминает Виктор Хироу.

— Верно. Главным камнем преткновения для теории струн стал Большой взрыв. Как и все предыдущие теории, теория струн дала сбой, как только речь зашла о первых мгновениях существования Вселенной. Какой прок от новой теории, если она не способна решить старую проблему?

Джефф и Виктор соглашаются, что никакого.

— Зато, когда добавили одиннадцатое измерение, все изменилось. Теория уже перестала давать сбои. Однако вместо того чтобы просто найти объяснение для нашей Вселенной, ученые получили модель целого океана вселенных.

— Ну и дела, — говорит Джефф.

— Хотел бы я попасть в одиннадцатое измерение, — уныло замечает Деннис. — С каким-нибудь порно.

— Опиши мне ее еще раз, а?

Тем временем Скиппи сидит у телескопа с Титчем Фицпатриком. Пока Рупрехт разглагольствует на ученые темы, Скиппи безостановочно сыплет драгоценными деталями, которые ему запомнились за те несколько раз, что он любовался Девушкой с Фрисби. Оторвавшись от окуляра, Титч глядит влево, приставив палец к подбородку, хмурится и кивает:

— М-м-м…

Титч — непререкаемый авторитет во всем, что касается женщин. Он встречался чуть ли не во всеми девушками поблизости от Сибрука, с которыми стоило встречаться; его послужной список побил даже показатели спортивных “звезд” вроде Кельвина Флита и Борегара “Панциря” Фэннинга; многие уверены, что в конце прошлого лета, на вечеринке в доме Адама О’Брайана, он без дураков, по-взрослому занимался сексом с Келли-Энн Доуэни, второклассницей из Сент-Бриджид. Пожалуй, всем, кроме подростков, было бы трудновато понять, в чем секрет его привлекательности: ведь нельзя сказать, что он красив, или высок, или хотя бы забавен; если его внешность чем-то и запоминается, так это исключительно своей правильностью, производя впечатление солидности, надежности, спокойной самоуверенности, которое можно сравнить, например, с репутацией давно существующего и успешно работающего банка. В этом, собственно, и состоит весь секрет. Стоит только взглянуть на Титча — на его “правильные” ботинки “Дюбарри”, ирландский свитер и свеженький салонный загар — и уже видишь как на ладони все его будущее: можно точно предсказать, что он устроится на хорошую работу (в банке/страховой конторе/консалтинговой фирме), женится на хорошенькой девушке (скорее всего, из 18-го района Дублина), поселится в престижном пригороде (см. выше) и лет через пятнадцать, если считать от сегодняшнего дня, произведет на свет версию “Титч 2.0”, который будет считать, что его старик иногда несколько зазнается, но в целом парень что надо. Риск, что он когда-нибудь резко изменится — например, окунется однажды в какой-нибудь культ, или перенесет нервный срыв, или ни с того ни с сего ощутит внезапную жгучую потребность в самовыражении и увлечется каким-нибудь дорогостоящим и непонятным для всех его знакомых занятием, вроде современных танцев, или начнет исполнять песни Джони Митчелл голосом, который, спустя много лет, окажется тревожно женственным, — такой риск ничтожен. Словом, Титч настолько необыкновенен своей обыкновенностью, что он уже стал живым олицетворением своего социально-экономического сословия, поэтому дружба или любовная интрижка с Титчем рассматривается как некое самоодобрение, признак нормальности — качество, которое в этом возрасте является высоко ценимым товаром.

— Ну ладно, — говорит Титч, когда Скиппи наконец, утомившись, завершает свои славословия. — Черные волосы, средний рост, широкий рот, бледная кожа. Под это описание подходят несколько девушек — может быть, Йоланда Прингл или Мирабель Заум. А какие у нее чашечки?

— Чашечки?

— Средние или маленькие? — подсказывает Деннис с кровати.

— Я бы сказал, размера тридцать “В”, — оценивает Марио.

— Э-э, — говорит Скиппи.

— Что у нее есть — так это попка, — говорит Деннис.

— Да еще какая сексапильная попка! — вторит Марио. — Такую попку не забудешь впопыхах!

— М-м-м, — размышляет Титч, а потом, оставив телескоп, говорит: — Ладно, я еще подумаю. Но сегодня она, похоже, не появится.

— Нет, — печально говорит Скиппи.

— Расслабься, церемониймейстер, — подает насмешливую реплику с кровати Деннис. — Эта девушка все равно, считай, за триллион миль от Скиппи.

Титч выслушивает это без всякого выражения на лице, а потом говорит Скиппи:

— Позвони мне в следующий раз, когда увидишь ее.

И он выходит из комнаты, ни с кем не попрощавшись, как будто высаживается в универмаге из лифта, полного незнакомых людей.

— Одиннадцатое измерение — бесконечно длинное, но очень маленькое в поперечнике, — рассказывает Рупрехт Джеффу и Виктору, — может быть, не больше одной триллионной миллиметра. Это значит, что оно существует всего в одной триллионной миллиметра от каждой точки нашего трехмерного мира. Оно даже ближе к нашему телу, чем наша одежда. А на другой стороне от него — кто знает? Ведь всего в одном миллиметре от нас может существовать другая Вселенная — только мы не можем ее видеть, потому что она находится в другом измерении. Их может быть бесконечное множество — повсюду вокруг нас. — Его голос становится от восторга все громче. — Только представьте себе! Бесконечное множество вселенных — а мы не способны даже угадать, какими качествами они обладают! Ведь там могут действовать совсем другие законы физики! Они могут иметь форму цилиндров, или призм, или пончиков!