Мне мгновенно вспомнились лесные дрофы и вдруг почудилось, как крупное жаркое тело, лежавшее на папоротниковом ложе, видоизменяется, конечности Брунхильды вытягиваются, делаются бурыми, острые когти начинают стремительно лезть из ее толстых пальцев, а лицо становится омерзительно гадостным — от носа остаются две уходящие в глубь маленького черепа дыры…

Я сморщился и затряс головой, чтобы отбросить мерзкое видение…

И в это мгновение она меня схватила. Резко метнулась с папоротника, и две крепкие ладони вцепились в мои запястья. Воительница швырнула меня на ложе, навалилась сверху и принялась яростно целовать мое лицо и шею, при этом ее бедра ходили вверх и вниз, причиняя мне жестокие физические страдания, потому что, опускаясь, они с силой припечатывали всю нижнюю часть моего тела к земле.

— Эй… Э-э-й, — прерывисто закричал я, мой голос сбивал бешеный ритм, который она задавала движением массивных бедер.

— Молчи, молчи! — со страстью в голосе проговорила она, зажимая мне рот ладонью.

Другой рукой она стала шарить внизу, нащупала пояс на штанах и резко рванула их книзу. Послышался звук разрываемой ткани, и мой символ мужественности обнажился. Я бешено завертелся, но сдвинуть с места такую громадину, как эта баба, не представлялось возможным.

Нащупав «символ» рукой, Брунхильда вдруг ощутила резкий прилив разочарования: он находился в самом что ни на есть расслабленном состоянии: физическое насилие никак не могло стимулировать мою половую активность…

В этот момент, почувствовав мое нежелание участвовать в любовных игрищах, она словно прозрела, резко отшатнулась от меня и закрыла лицо руками.

— О боже, Жак, — сдавленным жалким голосом проговорила воительница, — тебя я тоже не возбуждаю, я не возбуждаю никого, НИКОГО!!!

Я приподнялся и увидел, что штаны, подаренные мне жителями деревушки, спасенной от Каменного Горгула, безнадежно испорчены: они были разорваны сильными руками Брухнильды на самом значимом месте. В этот момент меня обуяла ярость: ну и где я теперь смогу раздобыть новые штаны. Что же мне теперь, шататься по лесу с голым задом, на который то и дело будут садиться кровожадные комары?

— О боже, — яростно разрыдалась вдруг Брунхильда, — ну почему-у-у-у я родилась такой бо-о-о-оль-шой, такая я никому-у-у-у-у не нужна…

— Кончай ныть, — попросил я, чем спровоцировал у нее настоящую истерику.

— Тебе хоро-о-о-ошо говори-и-и-и-ить, — бешено запричитала она, — ты-то во-о-он какой красивый…

— Я? Да перестань ты.

— А я, я нико-о-о-ому не нужна-а-а-а-а, — она запричитала еще громче, чем раньше.

— Слушай, да прекрати ты, в самом деле, — рассердился я. — Она меня чуть не изнасиловала, вон штаны мне даже порвала, а я ее теперь утешать должен!

— А-а-а-а, — откликнулась Брунхильда, размазывая слезы по щекам…

Я решил некоторое время не обращать на нее внимания, прислонился к корявому стволу есеня, уставился в пространство и молчал. В этот момент мне снова показалось, что за нами кто-то наблюдает. Я даже заметил смутное движение во мраке, но поручиться за то, что меня не обмануло зрение, было довольно сложно.

Лишившись моего участия, воительница успокоилась на удивление быстро, ее всхлипы становились все тише, а потом смолкли совсем. Она еще некоторое время закрывала опухшее от слез лицо ладонями, а потом придвинулась ко мне поближе и предложила:

— Давай я хоть тебе штаны зашью — у меня есть иголка и нитка.

— Я что, могу их снять, не опасаясь за целостность своего организма?! — зло поинтересовался я.

— Можешь, — всхлипнув, сказала Брунхильда, — я больше никогда не буду к тебе приставать.

У нее было такое лицо, что мне почудилось, будто сейчас она разрыдается снова.

— Ладно, — смилостивился я в конце концов, ярость случайных порывов страсти была мне тоже хорошо знакома.

Воительница достала кремень, развела небольшой костерок и протянула ладонь. Я прикрылся папоротником, стащил изуродованные штаны и вручил их Брунхильде. Ее глаза снова сверкнули, когда она увидела, как скрываются под сочной листвой мои обнаженные ляжки, но, надо отдать ей должное, она смогла быстро притушить животный огонек, взяла штаны и, отвернувшись от меня, села их зашивать.

Получилось неплохо. Правда, на темной ткани сильно выделялись стежки ярко-оранжевой нити, но ничего: со временем нить засидится, штаны в этом месте пооботрутся, и все станет равномерного темно-серого оттенка…

В эту ночь я так и не сомкнул глаз, опасаясь, что моя провожатая может в определенный момент утратить контроль над собой. Я следил за ней, а она старалась обращать на меня как можно меньше внимания, чтобы легче справляться с порывами своей женской природы.

Когда наступило утро, мы снова двинулись в путь.

— Знаешь, Жак, — заметила Брунхильда, — наверное, я не пойду с тобой до самого Катара, провожу тебя пару миль, мы обозначим направление, а дальше ты отправишься сам. Хорошо?

— Конечно, — откликнулся я и про себя подумал, что так действительно будет лучше.

Почему-то меня не оставляло чувство, что добром путешествие в компании возбужденной воительницы Брунхильды не закончится.

Мы шли несколько часов и совсем не разговаривали, как вдруг…

— Падай на землю! — бешено закричала Брунхильда и скакнула куда-то в сторону.

— Что?! — я повернулся к ней. — Не понял тебя?

«Неужели опять началось, и она не может совладать со своей бурной натурой?!»

— Я же сказала ПАДАЙ! — Брунхильда ринулась куда-то к кустарнику, размахивая тяжелой палицей.

Я с удивлением крутил головой, не понимая, что происходит. Внезапно в воздухе свистнула тонкая стрела. Она пролетела в нескольких дюймах от моего лица и вонзилась в широкий ствол дерева, слегка подрагивая черно-белым оперением.

Я резко обернулся, и успел увидеть, как Брунхильда с обезумевшим лицом летит на меня. Ее громадная туша буквально смяла меня, я сильно врезался в землю и ощутил, что лицо мое оказалось между двух налитых соком жизни грудей. Его почти расплющило. От ужаса я застонал. «Ну все, все-таки убит женским бюстом!!!» Над нами пронеслись еще две стрелы. Потом великанша откатилась, и я понял, что только теперь могу вздохнуть.

— Быстро, — взревела Брунхильда, — это племя кувачосов, нам надо уходить!!!

Я вскочил на ноги и рассмотрел, как среди густой растительности слева мелькнуло обнаженное смуглое тело дикаря и изгиб мощного древка высоченного лука, зажатого в его цепком кулаке.

— Эй, почему они напали на нас?

— Наверное, не любят чужаков. — Брунхильда резко вцепилась в мое предплечье и потащила меня через лес. — Сколько раз я их видела, но на меня одну они так не реагировали.

Она продиралась сквозь густые заросли, как дикий зверь, ломала ветки крепкими мускулистыми руками, таранила бурелом тяжелыми полушариями грудей, давила ступнями кустарник и более мелкую растительность. При этом я едва поспевал за ней и не видел впереди совсем ничего — только ее широкую спину и перемещавшиеся под кожей буфы накачанных мышц.